Неслышно приблизившись к дверному косяку, Мона увидела
горевший ночник, шнур от которого тянулся к розетке на противоположной стене.
Сквозь кружевные занавески в комнату проникал мягкий свет уличных фонарей. На
кровати, повернувшись на бок, лежал Майкл – в безукоризненной белизны пижаме,
столь тщательно выглаженной, что виднелась даже стрелка на рукаве. На маленькой
подушечке покоилась ладонью вверх его рука. Мона слышала его глубокое, тяжелое,
хрипловатое дыхание.
Но Майкл не чувствовал ее присутствия. Он крепко спал и
бормотал во сне что-то непонятное.
Мона тихо проскользнула в комнату.
Его дневник лежал на столике возле кровати.
Мона узнала его по обложке. Она видела, как Майкл записывал
в него что-то сегодня вечером. Мона сознавала, что читать чужие дневники
недопустимо, но ей так хотелось хотя бы мельком увидеть несколько слов.
А что, если только заглянуть в него – всего лишь одним
глазком?
«Роуан, вернись ко мне. Я жду».
Тихо вздохнув, Мона закрыла дневник.
Сколько пузырьков с таблетками! Да уж, врачи просто
закормили его лекарствами. Большинство названий были Моне знакомы: такие же
препараты довольно часто принимали старшие Мэйфейры – либо для нормализации
давления, либо в качестве мочегонного. Правда, многие из этих снадобий давали
побочный эффект: выводили из организма кальций, как, например, это случилось с
Алисией, когда она однажды решила вдруг привести себя в порядок и начала их
употреблять, чтобы похудеть. Некоторые наименования лекарств, однако, Мона
встречала впервые. Очевидно, именно из-за них он все время ходил полусонный.
Она бы сделала ему большое одолжение, если бы выбросила всю
эту коллекцию в мусорное ведро. Единственное, что ему было нужно, так это
напиток Мэйфейрских ведьм. Мона решила, что, как только вернется домой,
обязательно залезет в большой фармацевтический справочник, который был у них в
библиотеке, и прочтет об этих лекарствах. Взять хотя бы ксанакс. Эта дрянь
может кого угодно превратить в зомби, тем более если принимать ее по четыре
раза в день. Помнится, Алисии врачи запретили принимать этот препарат, потому
что она поглощала его горстями, запивая вином и пивом.
Да, пожалуй, эту комнату и в самом деле можно назвать
несчастливой. Хотя декоративная отделка окон и люстра отличались красотой и
изысканностью, тем не менее следует признать, что комната в целом производит
весьма унылое впечатление и не способствует созданию радостного настроения. К
тому же и здесь ощущается тот странный запах.
Преследовавший Мону запах был очень слабым, но тем не менее,
несомненно, присутствовал – изысканный аромат, чуждый духу этого дома и имевший
некое отношение к Рождеству.
Мона подошла ближе к очень высокой старинной кровати и
взглянула на дядю Майкла Его голова утонула в белоснежной подушке, но темные
ресницы и брови были на удивление отчетливо видны. Этот яркий представитель
сильной половины человечества являл собой воплощение воистину совершенной
мужской красоты. Чуть больше тестостерона – и он скорее походил бы на обезьяну
с мохнатой грудью и кустистыми бровями. Но этой капли как раз не хватало, а
потому вышло как раз то, что надо.
– «Да будет славен прекрасный новый мир, –
прошептала она, – в котором есть такие люди!»
[13]
Майкл находился под действием лекарств, и будить его
бесполезно – в этом Мона не сомневалась.
До Рождества он почти постоянно носил перчатки, объясняя это
чрезмерной чувствительностью своих рук. Сколько раз Мона пыталась поговорить с
ним об этом! Но сегодня он несколько раз повторил, что больше в перчатках не
нуждается. Еще бы! Если каждые четыре часа принимать по два миллиграмма
ксанакса вместе со всей прочей дрянью, можно вообще лишиться всяких ощущений.
Именно избыток всяческих снадобий довел Дейрдре до полного
отупения и лишил ее жизненных сил. Кто знает, какие возможности были при этом
упущены! Но больше подобного никогда не произойдет.
А это что еще за симпатичная склянка? Элавил? Очередное
успокоительное? Ничего себе! Да еще в какой лошадиной дозе! Удивительно, что
Майкл вообще сумел спуститься вниз, не говоря уже о том, что во время шествия
нашел в себе силы нести Мону на плечах. Бедняга, да и только. Такое обращение с
ним иначе как садистским не назовешь.
Мона легонько дотронулась до щеки Майкла. Как она гладко
выбрита… Он не проснулся, а лишь протяжно вздохнул – а может быть,
зевнул, – такие звуки способен издавать только мужчина.
Она не сомневалась в том, что в конце концов сможет его
разбудить. Действительно, он же не в коме. Но тут ее точно громом поразило:
ведь этим вечером она уже успела переспать с Дэвидом. Какая досада! Все прошло
нормально, и секс был вполне безопасным, но все-таки после этого действа Моне
было немного не по себе. Словом, прежде чем будить Майкла, нужно обязательно
принять теплую ванну.
Как же она не подумала об этом раньше?! Ведь ее платье до
сих пор испачкано землей. Быть тринадцатилетней – просто беда Невозможно
постоянно сохранять опрятный вид. То забудешь сделать одно, то другое. И так
всегда. Что ни говори, но даже Алисия сумела это заметить:
– То ты маленький компьютерный гений, то начинаешь
вопить, что не можешь найти свою куклу. А ведь я говорила, что все твои куклы в
кабинете. Да и кому они нужны, твои чертовы куклы?! Господи, как я рада, что
мои тринадцать остались в далеком прошлом! Ты же знаешь, что мне было именно
столько, когда я тебя родила
Нашла кому рассказывать! Да, Моне было всего лишь три года,
а матери шестнадцать, когда та потеряла ее в «Мэйсон Бланш»
[14]
и не могла
найти целых два часа!
– Подумаешь, я просто забыла о ней, –
оправдывалась тогда Алисия. – Мне казалось, что я вовсе не брала ее с
собой в город.
Только в шестнадцать лет может прийти в голову, что это
достаточное оправдание. Хотя для Моны тогда все сложилось не так уж и плохо. По
крайней мере, она всласть накаталась на эскалаторах.
– Обними меня, – тихо произнесла Мона, глядя на
спящего Майкла– У меня было такое ужасное детство!
Но он спал, словно заколдованный волшебной палочкой какой-то
феи.
Возможно, Мона избрала не слишком подходящую ночь, чтобы
заманить Майкла в постель. Да, начинать штурм нужно, хорошо
подготовившись, – все должно быть безукоризненным. А между тем Мону уже
терзали сомнения. И не только из-за Дэвида, но и из-за юбки, испачканной
кладбищенской землей, и из-за того, что к волосам прилипли жухлые листья. Ни
дать ни взять Офелия, разве что еще не столь сексуальна.
