– Ненавижу тебя, – процедила в ответ Роуан. –
Ненавижу до мозга костей.
Она села на кровать, потому что в комнате не было стульев, а
стоять у нее не было сил. Кисти и лодыжки все еще ныли от боли. К тому же ей до
смерти хотелось есть.
– Почему ты не дашь мне умереть?
Лэшер сходил на кухню и вернулся с подносом, наполненным
всякими блюдами – деликатесными салатами, упаковками с холодным мясом и прочей
готовой к употреблению дрянью.
Роуан смела все подчистую, запив еду апельсиновым соком.
Потом, отпихнув в сторону поднос, встала и, пошатываясь, ибо ноги ее едва
держали, направилась в ванную. Боясь, что ее стошнит, она долго просидела в
этой маленькой комнате, скрючившись на туалетном столике и прислонившись
головой к стене. Медленно она обвела взглядом окружающую обстановку, но среди
вещей не нашла ничего такого, чем можно было бы себя убить.
Впрочем, она вовсе не замышляла это делать. Чего-чего, а
силы воли у нее хватало. В случае необходимости она скорее отправилась бы в
огонь с ним вместе. Это она вполне могла бы устроить. Вот только каким образом?
Обессиленная, Роуан открыла дверь. Лэшер взял ее на руки и
отнес на кровать, которую предварительно устлал маргаритками. Упав на их
жесткие стебельки и ароматные бутоны, она невольно рассмеялась. Смех доставил
ей такое удовольствие, что она дала ему волю и продолжала хохотать до тех пор,
пока его раскаты не начали ритмично срываться с ее уст, подобно песне.
Наклонившись, Лэшер принялся ее целовать.
– Не делай больше этого. Если у меня случится еще один
выкидыш, я умру. Чтобы отправить меня на тот свет, существуют более легкие и
быстрые способы. Неужели ты до сих пор не понял, что не сможешь иметь от меня
ребенка? Почему ты вбил себе в голову, что кто-то вообще может родить тебе
ребенка?
– На этот раз никакого выкидыша у тебя не будет, –
заверил ее он.
Лэшер лег рядом с ней, положив руку ей на живот. На лице у
него играла улыбка.
– Да, моя дорогая. Моя любимая. Ребенок жив. Он там.
Это девочка. Она может меня слышать.
Роуан закричала.
Весь ее гнев обратился на неродившегося ребенка, которого
нужно было во что бы то ни стало убить, убить, убить. Но когда она откинулась
на спину, обливаясь потом и смердя жутким запахом рвоты, который остался у нее
во рту, то услышала звук, похожий на чей-то плач.
Лэшер пел странную песню, которая более всего походила на
жужжание.
И вдруг раздался плач.
Она закрыла глаза, вся обратившись в слух.
Но не услышала никакого плача. Но зато смогла различить
тоненький голосок, звучавший у нее внутри и говоривший с ней на понятном ей без
слов языке. Находящееся в ней существо искало ее любви и утешения.
«Я никогда больше не причиню тебе боль», – подумала Роуан
и в ответ получила безмолвное выражение благодарности и любви.
Господи! Лэшер был прав! В ней росло живое существо. Не
просто росло, но слышало ее и ощущало всю ее боль.
– Тебе не придется ее долго носить, – произнес
Лэшер. – Я буду заботиться о тебе от всей души. Ты моя Ева, но только
безгрешная. Когда ребенок родится, если захочешь, можешь умереть.
Роуан ничего ему не ответила. Какой в этом был смысл? Ее
согревала мысль, что впервые за два месяца у нее появился еще кто-то, с кем
можно было поговорить. Поэтому она молча отвернулась…
