Он покачал головой, из чего явствовало, что он этого не
знает. Потом Роуан спросила его о строении двойной спирали. Он не задумываясь
дал описание двух идентичных участков хромосом, содержащих ДНК в двойной
спирали, которые, как он сказал, являли собой их гены. Она поняла, что он
воспользовался тем самым определением, которое в детстве сама заучивала по
школьному учебнику, готовясь к экзаменам. Причем произнес его с некоторым
понижением голоса, будто именно в такой интонации они были восприняты через нее
его разумом, если таковой вообще можно назвать этим словом.
– Кто сотворил мир? – продолжала расспрашивать его
Роуан.
– Понятия не имею! А ты? Ты знаешь, кто его сотворил?
– Есть ли Бог?
– Скорее всего, нет. Спроси других. Это слишком большая
тайна Когда тайна чересчур велика, чаще всего оказывается, что ее вообще не
существует. Поэтому и Бога нет. Наверняка нет.
Приходя в ту или иную клинику, которую они избирали для
своих опытов, Роуан с Лэшером облачались в белые халаты. Не последнюю роль
играло и то, что она умела держать себя авторитетно, как подобает работающему в
данном заведении штатному врачу. Поэтому, когда она набирала пробирки с кровью
Лэшера, что, кстати говоря, всегда было ему не по нутру, никому из обслуживающего
персонала не могло даже прийти в голову, что она не является работником
больницы, выполняющим какое-то специальное задание. Однажды ей удалось
просидеть несколько часов в одной из лабораторий, разглядывая под микроскопом
образцы крови и записывая в журнал результаты своих исследований. Беда была
только в том, что ей не хватало необходимых реактивов и соответствующего
оборудования.
Предпринятые ею попытки исследования носили слишком грубый,
слишком упрощенный характер. Это приводило ее в отчаяние. Если бы ей удалось
попасть в Институт Кеплингера! Если бы можно было вернуться в Сан-Франциско и
каким-нибудь образом получить доступ в генетическую лабораторию! Но это было
слишком дерзкое намерение, об осуществлении которого она даже боялась думать.
Однажды ночью Роуан безотчетно встала с постели и
направилась в вестибюль, чтобы купить пачку сигарет. Лэшер настиг ее на
лестнице.
– Не бей меня, – бросила она, ощутив, как внутри
ее нарастает гнев. Он обуял ее с такой неодолимой силой, что она едва не
утратила над собой власть. Никогда в жизни она не испытывала такой лютой
ярости. Будь на месте Лэшера кто-нибудь другой, он мог бы стать покойником, как
это неоднократно случалось прежде.
– Ты не хочешь работать со мной, мама?
Не в силах справиться с расшатанными нервами, Роуан отвесила
ему оплеуху. От неожиданности и боли он расплакался. Качаясь в кресле, он так
долго рыдал, что ей ничего не оставалось, как начать успокаивать его. Для этого
она стала напевать ему песни.
В городишке Хамлен много лет назад
Ни один человек не был рад.
И все потому, что в городке завелись
Огромные полчища злобных крыс.
Они хлебали суп и прогрызали дыры,
А в шляпах у людей устроили квартиры!
Роуан долго сидела рядом с ним, лежащим с открытыми глазами
на полу. Каким прекрасным произведением природы он ей казался: черная, слегка
волнистая шевелюра, довольно густая растительность на лице и нежные, как у
ребенка, руки. Правда, по размеру они уже переросли ее собственные, а их большие
пальцы, с виду довольно развитые, казались более длинными, чем у обычных людей.
Вдруг Роуан ощутила головокружение, которое в очередной раз привело ее в
недоумение. Очевидно, ей нужно было поесть.
Лэшер заказал еду в номер и стал наблюдать за тем, как Роуан
ее поглощает. Сказав, что теперь она должна регулярно питаться, он встал перед
ней на колени и, расстегнув на ней шелковую кофточку, надавил ей на грудь так,
что молоко струей ударило прямо ему в рот.
В некоторых медицинских учреждениях Роуан удавалось
проникнуть в рентгеновские кабинеты и даже дважды сканировать его мозг. Однажды
она набралась храбрости попросить всех остальных покинуть лабораторию. Однако
не со всякой аппаратурой Роуан была в состоянии справиться. Под конец она так
раздухарилась, что стала отдавать распоряжения медицинским работникам, и те,
повинуясь приказам, оказывали ей необходимую помощь. Не мудрствуя лукаво, она
всегда представлялась им: «Доктор Роуан Мэйфейр, нейрохирург». И все принимали
ее за приглашенного специалиста, исполняющего работу чрезвычайной важности.
Она пользовалась всем, что ей было нужно, – схемами,
карандашами, телефонами. И действовала так целеустремленно, что никто не мог
ничего заподозрить. Ей удалось получить рентгеновские снимки черепной коробки и
кистей рук Лэшера, произвести обмеры его головы и нащупать на темени мягкий
участок – родничок, который оказался по размеру больше, чем у обыкновенного
ребенка Господи, да ведь она при желании могла кулаком проткнуть в этом месте
тонкую кожу головы!
Довольно скоро Лэшер обнаружил большие успехи в овладении
письмом. В особенности хорошо ему удавалось это делать, когда он пользовался
ручками с тонким пером, которые легко скользили по бумаге. Лэшер стал
составлять генеалогическое древо Мэйфейров, которое вело начало от Жанны Луизы
и Пьера, о которых Роуан никогда не слышала, и включало в себя многих
незнакомых ей членов клана Во время этого занятия Лэшер беспрестанно спрашивал
ее о том, какие сведения о семье она почерпнула из подготовленных Таламаской
документов. Если в восемь часов утра он писал медленно и его почерк был
округлым и детским, то уже к вечеру того же дня буквы удлинились и обрели
непрерывность, а скорость письма стала такова, что Роуан не успевала следить за
тем, как появлялись на бумаге слова. Кроме того, Лэшер все время что-то
мурлыкал себе под нос, что со стороны походило на жужжание насекомого.
Он просил ее петь снова и снова, и, повинуясь ему, Роуан
исполнила множество песен. Наконец ее так: сильно одолела дремота, что она с
трудом могла ей противостоять.
Но вот явился один молодец
И мэру сказал: «Крысам конец!
Избавлю я город от страшной беды,
Но вы не жалейте на это казны».
От радости мэр даже начал плясать.
«Согласны на все!» – только мог он сказать.
Но чем больше она пела, тем большая растерянность овладевала
Лэшером. Как выяснилось, он не мог припомнить ни одной строчки из тех песен,
которые слышал от нее всего день назад, и настоятельно требовал повторить их
еще раз.
Один чудак обратился ко мне:
«Сколько земляники на морском дне?»
Ответил я быстро и без затей:
«А столько, сколько в лесу карасей!»
