Народу собралось мало, так как был конец дня и конец
праздника, и мы легко отыскали удобное место, чтобы наблюдать за шествием,
посреди примятой травы и мусора после целого дня суматохи. Я прислонился к
столбу, сложив руки за спиной. Вскоре появились первые платформы.
Жуткие, кошмарные, дрожащие фигуры огромных размеров из
папье-маше, совсем как в моем детстве, медленно плыли по улице над ликующей
толпой.
Помню, как отец выговаривал мне, семилетнему: «Майкл, ты
ведь не боишься ничего того, что настоящее? Значит, ты должен преодолеть свой
нелепый страх перед этими парадами». Он был прав, конечно. К тому времени у
меня развился жуткий страх перед этими шествиями, я превращался в настоящего
плаксу и портил праздник Марди-Гра ему и матери. Это правда. Вскоре, однако, я
научился преодолевать свои страхи. Или, по крайней мере, научился с годами
прятать их.
И что же я видел теперь, когда факельщики промаршировали с
важным видом со своими красивыми чадящими факелами, и барабанный бой становился
все громче, возвещая о гордом приближении первого из больших школьных
оркестров?
Просто любопытное зрелище, не более. Во-первых, было слишком
много света. При таком мощном уличном освещении все эти факелы были всего лишь
данью традиции – толку от них никакого. А мальчики и девочки, игравшие на
барабанах, были всего лишь симпатичными детьми с яркими мордашками.
Затем под приветственные крики и визг появилась королевская
платформа с огромным высоким троном, великолепно украшенным. Да и король тоже
смотрелся величественно в своей короне, усыпанной камнями, в маске и длинном
завитом парике. Какое расточительство, весь этот бархат. И конечно, он
размахивал золотым кубком с таким величественным видом, словно не являлся
участником одного из самых нелепых зрелищ во всем мире.
Безобидно, все это было безобидно. Никакой тьмы или ужаса,
никого не собираются казнить. Внезапно меня дернула за руку маленькая Мона
Мэйфейр. Не соглашусь ли я взять ее на плечи, спросила она, а то ее папочка
устал.
С удовольствием, ответил я. Самое трудное было посадить ее
на плечи, а затем выпрямиться – задача не для старой развалины. Я чуть не умер!
Но все-таки справился, и она отлично повеселилась, с визгом ловя дешевые бусы и
пластмассовые стаканчики, сыпавшиеся на нас с проезжавших платформ.
И какие же это были симпатичные старомодные платформы. Прямо
из нашего детства, как сказала Беа, без всяких новомодных механических или
электрических штучек. Просто милые замысловатые поделки: трепещущие деревья,
цветы, птицы, затейливо отделанные блестящей фольгой. Королевская команда, в
масках и атласных костюмах, работала без устали, разбрасывая безделки и
побрякушки по морю поднятых рук.
Наконец все закончилось. Праздник Марди-Гра завершился.
Райен снял Мону с моих плеч, отчитав ее за то, что она побеспокоила меня, а я
протестовал, заявляя, что все прошло отлично.
Мы медленно пошли домой. Мы с Эроном плелись поодаль от
остальных, а потом, когда гости продолжили веселиться в доме, с музыкой и
шампанским, произошло это странное событие.
Я, как всегда, прошелся по темному саду, любуясь азалией,
усыпанной белыми бутонами, чудесными петуниями и другими однолетниками,
высаженными в клумбу. Дойдя до большой индийской сирени в конце лужайки, я
впервые понял, что она наконец ожила после морозов. Весь куст покрывали
крошечные зеленые листочки, хотя в свете луны он все еще выглядел голым и
костлявым.
Я постоял под ним несколько минут, глядя на улицу, где мимо
чугунной ограды проходили последние отбившиеся от праздничной толпы гуляки.
Кажется, я обдумывал, не удастся ли мне покурить здесь втихую, а потом
вспомнил, что Эрон и тетушка Вив по приказу доктора выбросили все сигареты.
Как бы там ни было, я погрузился в мечтания, наслаждаясь
весенним теплом, когда заметил за оградой женщину с ребенком, торопливо бегущих
мимо. Ребенок, увидев меня, показал пальцем и начал что-то говорить матери о
«том человеке».
Тот человек…
На меня вдруг накатил приступ веселья. Я стал «тем
человеком». Поменялся местами с Лэшером. Превратился в человека из сада. Занял
его прежний пост, унаследовав его прежнюю роль. Что там говорить, я сделался
черноволосым незнакомцем с Первой улицы. Такой расклад чрезвычайно меня
позабавил. Я все смеялся и смеялся, не в силах остановиться.
Неудивительно, что сукин сын говорил о любви ко мне. Еще бы
ему меня не любить. Он украл моего ребенка, мою возлюбленную жену, а меня
оставил здесь, посадив на свое место. Он забрал у меня жизнь и взамен всучил
неотвязную службу. Почему бы ему не любить меня после всего этого?
Не знаю, как долго я простоял там, улыбаясь самому себе и
тихо посмеиваясь в темноте, но постепенно почувствовал усталость. Стоит мне
походить или постоять какое-то время, как я быстро устаю.
А потом на меня навалилась гнетущая печаль из-за того, что
такой поворот мог быть не случаен. Вдруг я с самого начала ошибся и ведьмы все-таки
существуют? Тогда мы все прокляты.
Нет, не верю.
Я продолжил свою ночную прогулку, а позже попрощался со
всеми чудесными родственниками, пообещав каждому из Мэйфейров прийти в гости,
когда мне станет лучше, и уверив всю компанию, что мы устроим здесь еще один
большой прием по случаю Дня святого Патрика, уже совсем скоро, через несколько
недель.
Ночь стала тихой и спокойной, как любая ночь в Садовом
квартале, а королевское шествие превратилось в воспоминаниях в нечто
нереальное, столь красивое, яркое и помпезное в своей серьезности, что это
никак не вязалось с миром взрослых.
Да, я победил старого зверя, побывав на параде. И, надеюсь,
заставил барабаны умолкнуть навсегда.
И я не верю, что все это было задумано и спланировано
заранее. Не верю.
Возможно, Эрон в своей пассивности и догматичности может
придерживаться теории, что все было предрешено, что даже смерть отца была частью
плана и что мне было предписано судьбой стать любовником Роуан и отцом Лэшера.
Но я этого не принимаю.
И дело не только в том, что я не верю в это. Я не могу
поверить.
Не могу поверить, потому что разум подсказывает мне: такая
система, при которой кто-то – Бог, или дьявол, или наше подсознание, или наши
гены-тираны – диктует нам каждый шаг, просто невозможна.
Жизнь строится сама по себе, благодаря бесконечным
возможностям выбора, бесконечным случайностям. И если мы не можем доказать, что
это так, мы должны хотя бы в это верить. Мы должны верить, что способны
изменять и направлять наши собственные судьбы, что способны управлять ими.
