– О, вы просто прелесть! – с непроницаемым лицом,
но совершенно искренне откликнулась Беатрис, порывисто целуя Майкла. – И
где вам удалось найти такое чудо? – Этот вопрос был обращен уже к Роуан.
Не дожидаясь ответа, Беатрис продолжила: – Вы оба мне очень симпатичны, а это,
по-моему, даже важнее, чем любовь. Ну, вы понимаете: любовь в данном случае –
это нечто само собой разумеющееся. А вот симпатия совсем другое дело. Ее
испытываешь далеко не к каждому. А вы оба мне безумно нравитесь. И вы, Майкл: у
вас такие потрясающие голубые глаза; и Роуан с ее невыразимо красивым
бархатистым голосом… Нет, вы действительно лучшая пара из всех, кого я знаю.
Стоит вам улыбнуться, Майкл, – и я готова целовать ваши глаза… Ах, не
смейте улыбаться мне сейчас, вот проказник! А Роуан я с радостью расцеловала бы
за каждое произнесенное ею слово. Да-да, вот именно: за каждое…
– Позвольте и мне поцеловать вас, Беатрис, –
прервал нескончаемый поток восторженных слов Майкл. – Хотя бы в щеку…
– Отныне я для вас «кузина Беатрис», мой великолепный
красавец мужчина, – ответила она, шутливо похлопав себя по театрально
вздымавшейся груди. – И я даю вам свое разрешение. Ну же! – Она на
миг крепко зажмурилась, а после одарила Майкла ослепительной улыбкой.
Роуан с улыбкой наблюдала за этой сценой, но выглядела при
этом задумчивой и слегка рассеянной. Ей пора было уезжать, и Беатрис пообещала
подбросить ее в центр, до офиса Райена. Опять эти вечные и бесконечные дела,
связанные с наследством. Господи, как это ужасно!
В конце концов они с Беатрис уехали.
Только тогда Майкл вспомнил о перчатке и нашел ее валяющейся
в траве под ногами. Он поднял ее и натянул на руку.
«Она не из их числа…»
Но кто произнес эти слова? Кто оценивал, раскладывал по
полочкам и передавал интересующую его информацию? А может, он просто научился
сам задавать вопросы? Возможно, уроки Эрона все же пошли впрок?
Суть в том, что в свое время, слушая наставления Эрона, он
не уделил должного внимания этим аспектам. Его гораздо больше интересовало
умение блокировать собственную силу. Как бы то ни было, но со времени погрома,
учиненного им в комнате с жуткими сосудами, он впервые получил явственное и
вполне определенное послание. Точнее говоря, оно было гораздо более четким и
заслуживающим доверия, чем все те ужасные намеки, которые ему довелось услышать
в тот страшный день. В своем роде оно было столь же недвусмысленным, как и
предсказание Лэшера.
Майкл медленно поднял голову. В глубоких тенях, окутавших
боковую террасу, несомненно, кто-то стоял. Стоял и наблюдал за ним. Однако
Майкл так никого и не увидел – за исключением маляров, красивших чугунную
ограду. Теперь, после того как была снята проржавевшая сетка и убраны уродливые
перила, терраса, служившая своего рода мостом, соединявшим огромный парадный
зал с живописной лужайкой, выглядела просто великолепно.
«И здесь состоится наша свадьба…» – мечтательно подумал
Майкл.
И словно в ответ на его мысли огромные мирты закачали своими
гибкими ветвями и розовые цветы, на фоне голубого неба казавшиеся особенно
красивыми и нежными, затрепетали на ветру.
Когда в тот же день Майкл вернулся в отель, ему передали
пакет. От Эрона – мгновенно определил Майкл и поспешил вскрыть конверт, еще
даже не успев дойти до своего номера. Как только дверь за ним со стуком
захлопнулась, Майкл вытащил из конверта цветную глянцевую фотографию и, чтобы
лучше рассмотреть, повернул ее к свету.
Из волшебного полумрака, сотканного божественной кистью
Рембрандта, на него смотрела очаровательная темноволосая женщина. Она была как
живая и улыбалась… Точно такую же улыбку он совсем недавно видел на губах
Роуан… На фоне окружавшей портрет темноты сверкал фамильный изумруд Мэйфейров.
Иллюзия выглядела до боли реальной. Майклу вдруг показалось, что картон, на
котором была напечатана фотография, вот-вот исчезнет, растворится в
пространстве, и удивительное лицо, словно призрак, повиснет в воздухе.
Однако он не мог с уверенностью сказать, принадлежало ли это
лицо Деборе – женщине, являвшейся ему в видении. Сколько бы он ни вглядывался,
момент узнавания не наступал.
Майкл снял перчатки и вновь взял в руки фотографию. Но и эта
попытка ни к чему не привела: перед ним в безумной пляске промелькнули какие-то
случайные образы, лица малознакомых людей, разрозненные фрагменты картин… Все
как обычно. По-прежнему держа перед собой кусочек картона, Майкл обессиленно опустился
на диван. Он знал, он был уверен, что, доведись ему прикоснуться к оригиналу
бесценного портрета, результат окажется тем же самым.
– Чего вы от меня хотите? – прошептал он.
Ответом ему была лишь улыбка темноволосой женщины – невинная
улыбка, дошедшая до него из глубин времени. Улыбка навеки запечатленной юной
незнакомки – вечно молодой ведьмы, чье детство оказалось столь коротким, но
исполненным отчаяния и горя.
Но ведь кто-то произнес эти слова… Кто-то говорил с ним в
тот момент, когда пальцы Беатрис коснулись его руки. И этот кто-то преследовал
определенную цель, ради достижения которой счел нужным воспользоваться данной
ему силой. Или это был всего лишь внутренний голос самого Майкла?
Майкл отложил в сторону перчатки, как делал это всегда,
когда оставался здесь один, взял ручку, блокнот и начал писать:
«Да, судя по всему, это было проявление все той же силы,
пусть мимолетное, но явно преднамеренное. Ибо образы полностью соответствовали
посланию, подчинялись его логике. Мне кажется, ничего подобного прежде не
происходило, даже в тот день, когда я прикоснулся к сосудам. Тогда образы и
послания чередовались сумбурно, ко мне обращался Лэшер и все происходило
совершенно беспорядочно. А в этот раз случилось по-иному».
А что, если сегодня вечером, когда они будут ужинать при
свечах в «Карибском зале», здесь, на первом этаже отеля, он коснется руки
Райена? Интересно, что скажет ему внутренний голос? Впервые за прошедшее со дня
его чудесного спасения время Майкл загорелся желанием воспользоваться своей необыкновенной
способностью. Быть может, причиной тому послужил удачный опыт с Беатрис?
Беатрис ему нравилась. Вполне вероятно, что он видел в ней
лишь то, что хотел видеть: совершенно земную женщину, обыкновенное человеческое
существо, принадлежащее великому миру реальности, столь важному как для него,
так и для Роуан.
«Господи, уже к первому ноября я буду женатым
мужчиной! – подумал Майкл. – Надо срочно позвонить тете Вив, не то
она страшно расстроится и обидится на меня».
Он положил фотографию на столик возле кровати, чтобы Роуан
непременно увидела портрет.
