– Правильно. Домик был точно в таком же состоянии, как и
прежде. Мистера Сейбина, повторяю, я не видела. Я не имела понятия, что он
может быть в домике. Я не сомневалась, что в это время он подыскивал в
Сан-Делбаре помещение для будущей бакалейной лавки.
Мейсон сказал:
– Полагаю, что свидетельница сообщила нам все известные ей
факты, дальнейшие вопросы приобретают характер перекрестного допроса и
оспаривания ее показаний. Поэтому я рекомендую своей клиентке не отвечать на
дальнейшие вопросы, пока в ходе дознания не обрисуются какие-то новые факты.
– Прекрасно, – с угрозой в голосе заявил прокурор. – Я как
раз перехожу к новой фазе расследования. Скажите, свидетельница, кто убил
попугая, находившегося в вашем доме?
– Я не знаю.
– Этого попугая вам принесли в пятницу второго числа?
– Верно.
– А в субботу, третьего, вы уехали со своим мужем?
– Нет, мой муж уехал днем в субботу в Сан-Делбар. В
понедельник был праздник, и я сама поехала в воскресенье туда и провела вечер
воскресенья и утро понедельника вместе с ним в отеле. Домой я возвратилась в
понедельник поздно вечером. За попугаем смотрела моя соседка миссис Винтерс. В
понедельник я уже не могла зайти за ним. На следующее утро, во вторник, я была
свободна до трех часов. Мне не хотелось ни с кем встречаться. Я поднялась с
зарей, села в машину, поехала в горы, как уже говорила, а к трем часам
возвратилась в город и приступила к работе.
– Разве не правда, – настаивал прокурор, – что сегодня утром
вы возвратились к себе домой очень рано, чтобы, помимо всего прочего, убить
своего попугая?
– Конечно, неправда! Я даже не знала, что попугай был убит.
Мне об этом сказал шериф.
– Я хочу немного освежить вашу память, мисс Монтейз!
По знаку прокурора на подносе принесли попугая, прикрытого
сверху белой тряпкой. Спраг трагическим жестом сорвал ее. Жадные до всякого
зрелища зрители вытягивали шеи, почувствовав приближение интересного спектакля.
Они дружно вздохнули, увидев на подносе окровавленного зелено-красного попугая,
нарядная голова которого лежала отдельно.
– Это ведь дело ваших рук, мисс Монтейз, не так ли? –
голосом первого трагика спросил Спраг.
Эллен Монтейз даже отшатнулась.
– У меня… мне даже нехорошо. Пожалуйста, уберите его… кровь…
Прокурор обернулся к зрителям и торжествующе объяснил:
– Убийца трепещет, столкнувшись…
– Ничего подобного она не делала! – взорвался Мейсон. – Мне
стыдно за вас, Спраг. Эта молодая женщина вынесла ужасные муки. С ней обошлись
поистине бесчеловечно. За эти сутки она узнала, что человек, которого она
любила и считала своим мужем, убит. В час такого тяжкого испытания она не
встретила ни у кого сочувствия. Нет, вместо этого ее горе выставляют напоказ…
– Вы произносите защитительную речь, – сказал Спраг с
металлом в голосе.
– Нет, просто я дополнил и уточнил вашу.
– Я в состоянии сам ее закончить! – заорал прокурор.
Коронер стукнул по столу кулаком:
– Джентльмены, призываю вас к порядку!
Мейсон снова стал изысканно вежливым:
– Прошу извинить меня за несдержанность, но нужно считаться
с тем фактом, что эта молодая женщина, находившаяся в таком нервном напряжении,
что у нее могла бы начаться истерика, столкнулась с нечуткостью, желанием
сыграть на ее вполне естественных чувствах. Любой человек, особенно женщина, на
ее месте реагировал бы точно так. А прокурор усмотрел в этом признание ее вины
и объявил об этом во всеуслышание. Конечно, это его привилегия, но всегда и
везде нужно проявлять человечность…
– Я вовсе не старался ничего превратно истолковывать! –
завопил Спраг.
Коронер нахмурил брови.
– Достаточно! Я согласен, что любой женщине тяжело смотреть
на такую картину, к которой она была совершенно не подготовлена. Для чего
понадобилось показывать эту птицу?
– Я просто хотел, чтобы мисс Монтейз опознала в убитой птице
того попугая, которого ей принес муж в пятницу, второго сентября.
– Как будто это нельзя было сделать без окровавленных
простынь, бросаемых ей под ноги, – проворчал Мейсон.
– Предупреждаю, что я не допущу в дальнейшем никаких личных
выпадов, театральных представлений, окровавленных тряпок, мертвых птиц и
прочего балагана! – громко заявил коронер, посмотрев поочередно на Мейсона и на
прокурора. И добавил: – Продолжаем расследование.
– У меня все, – объявил прокурор.
– Могу ли я задать вопрос? – спросил Мейсон.
Коронер кивнул головой.
Мейсон шагнул вперед и заговорил тихим голосом:
– Не хочу излишне травмировать вашу нервную систему, но я бы
попросил вас сделать над собой усилие, взглянуть на этого попугая и сказать,
тот ли это попугай, которого ваш муж принес вам в подарок?
Эллен Монтейз испуганно округлила глаза, но потом все же
подошла к убитой птице и тут же отвернулась.
– Не могу, – сказала она дрожащим голосом. – Знаете, у
Казановы на одной лапе не хватало когтя. Если не ошибаюсь, на правой лапе. Муж
говорил, что он пытался вытянуть сало из мышеловки…
– У этого попугая все когти на месте, – сказал Мейсон.
– Тогда это другой попугай.
– Мисс Монтейз, постарайтесь все же так не переживать.
Необходимо, чтобы вы сделали еще одно опознание.
Он подал сигнал Дрейку, который, в свою очередь, шепнул
словечко дежурному, находившемуся в коридоре. Тот немедленно появился в дверях
с клеткой, в которой сидел попугай.
Наступила такая напряженная тишина, что негромкие шаги
детектива по ковровой дорожке казались раскатами грома.
По-видимому испугавшись этого молчания, попугай презрительно
рассмеялся.
Эллен Монтейз слегка улыбнулась, очевидно, с большим трудом
ей удалось справиться со своей истерикой.
Мейсон взял клетку у детектива.
– Тише, Полли! – сказал он.
Попугай наклонил голову сначала в одну сторону, потом в
другую, повел с забавным видом блестящим глазом по всему залу. Когда Мейсон
поставил клетку на стол, попугай повис на трапеции, раза два перевернулся в
воздухе и уселся на перекладине, явно ожидая одобрения.
– Полли умница! – похвалил Мейсон. Попугай нахохлился.
Эллен подошла к клетке.
– Но ведь это же Казанова! – воскликнула она. – А шериф мне
сказал, что его убили!
