Майкл с головой погрузился в эту новую для него жизнь.
Теперь ему хотелось лишь забивать голы, проводить время с Марией Луизой и
зарабатывать деньги на загородные прогулки на старом «паккарде». На Марди-Гра
[3]
они оба нарядились пиратами и отправились во Французский квартал, где пили
пиво, а потом обнимались и тискались на скамейке на Джексон-сквер… Ближе к лету
Мария Луиза стала все чаще заговаривать о свадьбе.
Майкл пребывал в полной растерянности. Его тянуло к Марии
Луизе, однако говорить с ней было не о чем. Фильмы, на которые водил ее Майкл –
«Жажда жизни», «Марта» или «Портовый район», – не вызывали у девушки
ничего, кроме раздражения. А стоило Майклу заикнуться о колледже, она тут же
заявляла, что он бредит.
Потом наступила зима – зима выпускного года. Стояли
невиданные холода, и на Новый Орлеан обрушился первый в этом веке снегопад.
Занятия окончились рано, и Майкл в одиночестве отправился на прогулку по
Садовому кварталу, улицы которого покрыла восхитительная белая пелена. Он
любовался неслышно падающим снегом и не испытывал ни малейшего желания делить
эти чудесные мгновения с Марией Луизой, предпочитая наслаждаться красотой
припорошенных снегом террас и ажурных оград наедине со своими любимыми домами и
деревьями.
На улицах играли ребятишки. Машины медленно ползли по
ледяной корке и буксовали на перекрестках, рискуя столкнуться. Величественный
снежный ковер сохранялся в течение нескольких часов. Когда Майкл наконец
вернулся домой, руки закоченели настолько, что он едва смог повернуть ключ…
Мать он застал плачущей: в три часа дня во время пожара,
бушевавшего в складском помещении, погиб, пытаясь спасти своего коллегу, отец.
Оставаться на Ирландском канале больше не было смысла. В конце
мая дом на Эннансиэйшн-стрит был продан. Перед алтарем церкви Святого Альфонса
Майклу вручили аттестат об окончании школы, а через час они с матерью уже
сидели в салоне междугородного автобуса, направлявшегося в Калифорнию.
Теперь у Майкла появятся «хорошие вещи», он поступит в
колледж и будет жить среди людей, правильно говорящих по-английски. Мечты
неожиданно становились реальностью.
Окна уютной квартиры тети Вивиан смотрели на парк
Голден-Гейт. Некоторое время Майкл с матерью жили здесь, среди мебели из
темного дерева и настоящих картин, написанных маслом, а потом подыскали себе
жилье в нескольких кварталах от тетушкиного дома. Не откладывая в долгий ящик,
Майкл подал заявление на первый курс университетского колледжа – денег,
полученных по отцовской страховке, должно было хватить на все.
Несмотря на постоянный холод, пронизывающий ветер и
отсутствие зелени, Майкл полюбил Сан-Франциско, его сдержанные, мрачноватые
тона, особенно охристые, оливково-зеленые, кирпично-красные и темно-серые.
Большие, обильно украшенные дома Викторианской эпохи напоминали ему любимые
особняки Нового Орлеана.
Чтобы восполнить пробелы в математике и естественных науках,
Майкл стал посещать летние подготовительные курсы в отделении колледжа,
расположенном в самом центре города. Занятия поглощали все время, и ему было
некогда скучать по Новому Орлеану, думать о Марии Луизе и вообще о девушках. В
свободные минуты он пытался постичь особенности жизненного уклада обитателей
Сан-Франциско и понять, в чем же состояло столь разительное его отличие от
Нового Орлеана.
Создавалось впечатление, что обширного класса «людей второго
сорта», среди которых родился и вырос Майкл, здесь просто не существует. Даже
пожарные и полицейские Сан-Франциско владели правильной речью, хорошо одевались
и жили в роскошных домах. По внешнему виду человека невозможно было определить,
из какой он части города. Мостовые отличались удивительной чистотой, а общение
между людьми даже в самых обыденных ситуациях – вежливой сдержанностью.
Во время прогулок в парке Голден-Гейт Майкла поражал тот
факт, что многочисленные толпы людей, казалось, отнюдь не лишают прелести его
темно-зеленый ландшафт, а, наоборот, усиливают его красоту. Посетители парка
катались по дорожкам на изящных импортных велосипедах, устраивали пикники на
бархатной траве или собирались у оркестровой раковины, чтобы послушать
воскресный концерт. Но подлинным откровением для Майкла стали городские музеи:
его удивило не только изобилие в них картин старых мастеров, но и то, что по
воскресеньям залы заполняли самые обычные люди. Многие приходили с детьми и,
судя по всему, принимали все это великолепие как нечто само собой разумеющееся.
По выходным Майкл урывал часы от своих занятий, чтобы
побродить по залам Музея де Янга и в благоговении постоять перед полотном Эль
Греко, изображавшим Франциска Ассизского – человека с нездешним выражением лица
и землистыми впалыми щеками.
«Неужели все это тоже Америка?» – спрашивал себя Майкл,
словно он приехал из другой страны в мир, который лишь изредка видел в кино или
на телеэкране. Речь, конечно, не о старых иностранных фильмах с их роскошными
особняками и мужчинами в смокингах, а о современных американских лентах и
телешоу, где все представало на редкость чистеньким и цивилизованным.
Здесь Майкл впервые увидел свою мать по-настоящему
счастливой, какой она никогда не выглядела в Новом Орлеане. Она вновь, как в
прошлом, работала продавщицей в парфюмерном отделе крупного универмага и
гордилась возможностью самостоятельно зарабатывать и класть деньги на
банковский счет. По выходным она навещала сестру и иногда – старшего брата,
Майкла, пьяницу со светскими манерами, который продавал «изящный фарфор» в
магазине Гампса на Пост-стрит.
В один из вечеров Майкл с матерью отправились в старый театр
на Гири-стрит, где давали мюзикл «Моя прекрасная леди». Майкла он восхитил.
После этого они часто ходили в разного рода маленькие театрики и смотрели
замечательные спектакли: «Калигулу» Камю, «На дне» Горького и еще одну пьесу –
диковинную смесь монологов – по мотивам известного романа Джеймса Джойса. В
сценическом варианте пьеса называлась «Улисс в ночном городе».
Майкл был буквально зачарован и не находил слов, чтобы в
полной мере выразить свою благодарность, особенно когда дядя пообещал ему, что,
как только начнется оперный сезон, они пойдут слушать «Богему».
Такое впечатление, что там, в Новом Орлеане, детство обошло
его стороной.
