Майклу было совестно за свою ненависть. Он стыдился ее так
же, как стыдился своей ненависти Пип в «Больших надеждах». Однако чем больше
видел, узнавал и понимал Майкл, тем сильнее становилось презрение.
Но ничто не вызывало в нем такого раздражения, как люди –
да, именно люди. Он стыдился явно выраженного акцента, который сразу выдавал в
человеке жителя Ирландского канала. Говорили, что такой акцент можно слышать и
в нью-йоркском Бруклине, и в Бостоне, и в любом другом месте, где селились
выходцы из Ирландии и Германии. Обитатели аристократических кварталов города
обычно пренебрежительно говорили:
– Знаем, знаем, откуда ты. Из приходской школы. По
выговору ясно.
Майкл терпеть не мог даже монахинь, преподававших в этой
школе: голосистых грубых «сестриц», которые без каких-либо на то оснований –
только лишь по собственной прихоти или по причине плохого настроения – пороли и
всячески унижали мальчишек.
Особенно Майкл возненавидел монахинь после одного случая,
свидетелем которого ему довелось стать в шестилетнем возрасте. Одного
мальчишку-первоклассника, «нарушителя спокойствия», монахини выволокли из их
класса и потащили к учительнице другого первого класса, в школу для девочек.
Только потом ребята узнали, что там этого беднягу заставили влезть в мусорную
корзину. Красный от стыда, он стоял перед девчонками и плакал. Монахини без
конца толкали и пинали его, приговаривая: «Марш обратно в помойку! Пошел!»
Девчонки видели все это своими глазами и позже рассказали обо всем, что тогда
происходило.
От их рассказа у Майкла похолодело внутри. Его охватил
немой, неизъяснимый ужас: а что, если нечто подобное случится и с ним? Ведь он
знал, что не позволит так с собой обращаться. Он сумеет постоять за себя, и
тогда отец его выпорет. Отец часто грозил Майклу расправой, но до сих пор
дальше пары ударов веревкой дело не шло. Жестокость, которую Майкл всегда
ощущал в себе и которая так или иначе проявлялась в его отце, деде и во всех
знакомых ему мужчинах, могла неожиданно вспыхнуть, выйти из-под контроля и
втянуть его в этот хаос. Сколько раз на его глазах пороли других ребят. Сколько
раз Майкл слышал полные холодной иронии шутки своего отца насчет порки, которую
задавал ему его отец. Майкл боялся, и его немой, всеобъемлющий и парализующий
страх не поддавался словесному выражению. Это был ужас перед зловещим,
неотступно надвигающимся моментом, когда на него посыплются удары.
Несмотря на присущие ему от природы непоседливость и
упрямство, Майкл стал вести себя в школе воистину по-ангельски примерно задолго
до того, как действительно осознал, что для осуществления мечтаний ему
необходимо усердно учиться. А тогда он сделался тихим мальчиком, прилежным
учеником, всегда выполняющим домашнее задание. Страх перед невежеством, страх
перед наказанием и унижением подхлестывал его не в меньшей степени, чем
впоследствии честолюбие.
Майкл уже никогда не узнает, почему этот страх не повлиял на
других ребят, учившихся вместе с ним. Но если оглянуться назад, несомненно
одно: он с самого начала отличался высокой приспособляемостью. Она-то и сыграла
в его судьбе ключевую роль. Майкл учился у самой жизни, извлекал уроки из
всего, что видел вокруг, и соответственно менялся сам.
Его родители не обладали такой гибкостью. Да, мать Майкла
была терпеливой и сдержанной женщиной, со временем она научилась скрывать то
отвращение, которое вызывали у нее нравы окружающих. Но она не мечтала, не
строила грандиозных планов, поскольку не обладала необходимой для этого
созидательной силой. Она не умела меняться, приспосабливаться и не добилась
больших успехов ни в чем.
Что касается отца – тот был милым, добрым, хотя иногда
резковатым и не слишком хорошо воспитанным человеком. Отважный огнеборец, он
получил множество наград. Отец погиб, пытаясь спасти чужие жизни, и это было
вполне в его натуре. Но в его натуре было и стремление отгородиться от всего,
чего он не знал или не понимал. Глубоко спрятанное в душе тщеславие заставляло
его в присутствии по-настоящему образованных людей ощущать себя «человеком
маленьким».
Он постоянно напоминал Майклу о необходимости выполнять
домашнее задание, но только потому, что считал это непреложной родительской
обязанностью. Отцу и в голову не приходило, что Майкл вытягивал из приходской
школы все знания, какие только мог, что в переполненных классах под
руководством усталых, чрезмерно загруженных работой монахинь его сын получал
прекрасное образование.
Какими бы ужасными ни были условия в той школе, монахини
превосходно обучали ребят чтению и письму, даже если необходимые знания
приходилось вбивать в них палкой. Благодаря монахиням ученики писали не только
красиво, но и грамотно. В школе преподавали арифметику, а также латынь, историю
и в какой-то мере – литературу. Наставницам удавалось призвать к порядку самых
отъявленных шалунов и драчунов. И хотя Майкл всем сердцем ненавидел «сестриц» и
не переставал ненавидеть их еще много лет после окончания школы, он не мог не
признать, что монахини – пусть по-своему – проповедовали духовные ценности и
порождали в своих подопечных стремление к достойной жизни.
Когда Майклу исполнилось одиннадцать, произошли три события,
решительным образом повлиявшие на всю его дальнейшую жизнь. Первое из них –
приезд из Сан-Франциско тети Вивиан.
Визит тети Вивиан – сестры матери – был кратким. Она
приехала поездом на вокзал Юнион и остановилась в отеле «Поншатрен» на
Сент-Чарльз-авеню. На следующий вечер она пригласила родителей Майкла и его
самого на обед в «Карибский зал». Так назывался изысканный ресторан в этой
гостинице. Отец отказался, заявив, что ему нечего делать в подобных местах. К
тому же его костюм находился в чистке.
Майкл, приодетый, настоящий маленький мужчина, отправился
вдвоем с матерью. Как всегда, они шли пешком через Садовый квартал.
«Карибский зал» буквально потряс мальчика. Это был почти
лишенный звуков призрачный мир горящих свечей, белых скатертей и похожих на
привидения официантов. Нет, в своих черных пиджаках и белых накрахмаленных
рубашках они скорее напоминали вампиров из фильмов ужасов.
Но подлинным откровением для Майкла стало то, что и мать и
тетя чувствовали себя здесь как дома: непринужденно беседуя, они негромко
смеялись, задавали официанту всевозможные вопросы насчет черепахового супа,
шерри и белого вина, поданного к обеду.
Уважение мальчика к матери возросло. Майкл понял, что она не
делала вид, а действительно была хорошо знакома с этой жизнью. Теперь ему стало
ясно, почему она иногда плакала и говорила, что хочет вернуться домой, в
Сан-Франциско.
После отъезда сестры мать надолго слегла. Она не вставала с
постели и отказывалась от всего, кроме вина, которое называла своим лекарством.
Майкл сидел рядом и время от времени читал ей вслух. Если в течение часа мать
не произносила ни слова, его охватывал непреодолимый страх. Постепенно
состояние ее улучшилось, и в конце концов она встала на ноги – жизнь пошла
привычным чередом.
