Надо было мне вовремя обратить внимание на Классик, которая смотрела мимо меня, онемев от ужаса; ее голубые глаза стали огромными и немигающими. Но я ничего не заметила. Я была слишком занята работой, обеими руками вдавливая камни в землю.
Облака разошлись. Позади меня неожиданно сверкнуло солнце. Огромная тень скользнула по моей спине и упала на неоконченную улыбку, — я сразу узнала широкий силуэт женщины-призрака в криво сидящем сетчатом колпаке. Я застыла на месте; сердце едва не выпрыгивало у меня из груди, руки дрожали.
— Девочка, — пробасила она, — что ты тут делаешь? — Голос у нее был низкий, как у мужчины, как у моего отца с утра, скрипучий и хриплый.
Язык меня не слушался. Ноги тоже. Руки тряслись.
Тень шелохнулась. Я услышала, как она топает, приближаясь ко мне. Краешком глаза я видела подол ее домашнего платья и облепленные грязью коричневые сапоги.
Потом она остановилась напротив меня и, попинав носком сапога камни, сказала:
— Так дело не пойдет. Ты испортила мои кошачьи глаза.
Кошачьи глаза? Так, значит, это была никакая не восьмерка. Кошачьи глаза, с колокольчиками вместо зрачков.
Я медленно подняла голову, переводя взгляд с белого передника на серые митенки, потом на тропический шлем, со всех сторон затянутый сетчатым колпаком. Руки она сложила на груди. За частой сеткой виднелось лицо: крупный нос, тяжелая челюсть, очки в золотой оправе.
«Призрак, — подумала я, — пожалуйста, уходи. Мне страшно».
— Ты что, немая, вандалка? — спросила она. — Говорить не умеешь?
Я покачала головой.
— Что это значит? Да или нет?
— Мне страшно, — выдавила я.
— Вандалке страшно, — сказала она. — Так оно и должно быть, полагаю.
Наверное, она перепутала меня с кем-то другим.
— Я не Вандалка, — сказала я ей.
— Что?
— Я не Вандалка. Я Джелиза-Роза.
— Какая роза?
— Джелиза…
— У-гу, — сказала она, кивая. Повторила про себя мое имя, перекатывая его во рту, точно камешек. Потом продолжила: — Ну, вандалка, или как там тебя зовут, ты поняла?
— Нет.
Она сняла с груди руки и сказала:
— Ну и ладно, не важно.
Потом она вздохнула и снова потыкала ногой камни.
Солнечный свет едва просачивался через нависшие облака, а я, пораженная ужасом, сидела на корточках, пальцами касаясь земли, и вдруг почувствовала, что парализовавший меня страх начинает утихать. Не обязательно убегать прямо сейчас, можно подождать немного.
— Пчелы есть?
Я недоуменно пожала плечами.
— Один укус, и наступит паралич, — сказала она. — Один укус, и я, скорее всего, умру.
— Вы же и так мертвая, — сказала я ей.
Женщина-призрак так ахнула, как будто это я ее напугала.
— Это надо же сказануть такое! — возмутилась она. — Что ты за ребенок!
Я снова пожала плечами.
— Ну ладно, увидишь пчелу — или услышишь, — скажешь мне, понятно?
Я кивнула.
— Если пчела меня ужалит и я умру, ты будешь виновата.
Ее митенки взлетели к колпаку, подбирая ткань, натягивая сетку вокруг шлема. Волосы у нее на лбу казались неестественно желтыми; глядя на них, я вспомнила выцветшие уголки хрупких от времени газет, которые отец хранил в своем шкафу, там были такие заголовки: КОРОЛЬ РОК-Н-РОЛЛА УМЕР.
Лицо призрака?
«Не-а», — подумала Классик.
Но она была белая. Кожа розоватая, второй подбородок, выражение лица рассеянное, — а еще ее обветренное лицо было морщинистым, злопамятным и каким-то милым. В ее очках не хватало левого стекла, зато правое было темным и непроницаемым.
— Оставайтесь, где вы есть, — бормотала она, обводя рукой круг в воздухе. — Не творите разбоя здесь.
Я не совсем поняла, о ком она говорит: о нас с Классик или о пчелах.
Она хлопнула в ладоши, один раз. Повертела головой и сплюнула.
— Это их отпугнет на время, — сказала она мне. — Хочешь верь — хочешь не верь, но обычно работает.
Потом она встала на колени и начала изучать произведенный мной беспорядок. При этом подол ее платья надулся и встопорщился вокруг нее, точно опустившийся на землю парашют. Она протянула руку к перевернутым камням, покачала головой и начала складывать кошачьи глаза заново.
— Видишь, у всего свое место, — говорила она, ворочая камни. — Даже у самой мелкой вещички. А когда лезешь не в свое дело –сдвигаешь вещи с их мест, — то получается беспорядок. И тогда исчезает свет. Все превращается в хаос.
Она замолчала, увидев Классик, которая сидела под колокольчиками.
— А это тоже мне?
— Это Классик. Она моя подруга.
Она извлекла Классик из-под куста, зажав ее между большим и указательным пальцами, и отшвырнула в сторону, словно вонючий носок.
— По-моему, тебе надо тщательнее выбирать себе друзей. Держи.
Я протянула руку и аккуратно взяла Классик. А сама не спускала глаз с беспалых перчаток, которые прихлопывали землю, поправляли стебельки колокольчиков, отбрасывали камни.
— Вам помочь?
— Нет, конечно. Вообще-то тебе уже пора. Я все сказала. Ты ослепила кошку на один глаз.
— Но я могу помочь.
— У-гу, ну так иди и помоги. Я хочу сказать — уходи. Так ты мне и поможешь. Ты не здешняя.
Она сощурилась — один глаз на виду, другой спрятался за темным стеклом — и стала похожа на пирата. Потом взялась за край сетки и с размаху натянула ее себе на лицо, точно дверь захлопнула.
Это было нечестно; я ведь и в самом деле могла помочь ей с ее садиком. А она перестала обращать на меня внимание.
— Вы не настоящий призрак, — сказала я, вставая.
— Да уж надо полагать, не настоящий. Пока.
«Чертова старуха», — подумала я.
И я пожалела, что отдала ей радио. Она меня даже не поблагодарила и еще нагрубила Классик. И я ушла. Повернулась и побежала прочь. Но когда я карабкалась по насыпи, она окликнула меня.
— Роза-Джелиза, — сказала она, — а что ты умеешь еще?
Я сделала вид, что не слышу. А когда я оказалась на путях, то выпрямилась, обернулась и, нахмурившись, посмотрела вниз, на ее лужок. Она как раз вытирала перчатки о передник, искоса поглядывая на меня.
— Девочка, а что еще ты любишь делать, — она показала рукой на кошачьи глаза, — кроме как портить вещи?
Я не знала, как ответить, и потому ляпнула первое, что в голову пришло:
