— Готам, бог нашей цивилизации, спустил воду в сортире, — предостерегал его Тобиас, — очищая грязь, которая здесь собралась.
Всё это место — костёр, стены тоннеля, песок, овраг — было уничтожено, ушло под воду. Близлежащая пустыня превратилась в благоухающий влажный оазис (дикие цветы пробились из почвы), мужчина сам видел это, шатаясь недалеко от тоннеля, оставляя позади город и его людей. Он постарается не утонуть летом, несмотря на то что иногда эта мысль кажется ему привлекательной. Он будет продолжать двигаться дальше — только по той причине, что должен.
— Ты продолжаешь держаться за старое и хранить его, — говорил Тобиас. — Мы и есть хранители в сумасшедшем доме. Знаешь, все места, которые я называл своими, исчезли. Большинство моих друзей тоже. Я потерял двоих друзей и дом в Редрок-Уош в один вечер. Ушёл искать Тину, возвращался, когда уже начинало заливать, — думал, что пропустил поворот — это было не в первый раз, — а оказалось, весь лагерь смыло к чёрту, и тоннель, который я называл домом восемьдесят шесть солнц, больше не существовал — он просто исчез, приятель, просто исчез, исчез, исчез, — получилась большая вонючая река, дикая и грязная, она катилась, словно Колорадо; и знаешь, что я тогда подумал? Я думал: «Надеюсь, Флетч не умер, когда началось наводнение, надеюсь, что другие друзья — как там его звали, этого с больной левой ногой? — оказались быстрее, чем жестокая вода», — но нет, никаких шансов, приятель, не было. Их смыло отсюда, кто-то говорил, что их нашли к югу, у Ногалеса, запутанных в колючей проволоке, которая преграждала дорогу. Два лучших приятеля покинули этот грустный мир, они мертвее мёртвых, такие мёртвые, какие только бывают, — на их месте мог быть и я, приятель. На этом месте можем оказаться мы оба, если пробудем здесь слишком долго, — так что не забывай об этом, когда берёшься размышлять.
— Я подумаю.
— Кроме шуток, приятель, поразмысли над этим и скажи мне, что во вселенной нет генерального плана, — потому что, чёрт побери, он точно есть. Ты уже думал об этом?
— Да.
— Не могу сказать, что я тебя виню.
Несмотря на все разрушения, приносимые сезоном муссонов, мужчина ассоциировал бури прошлого лета с чем-то, не имеющим отношения к ярости природы, это был словно долгожданный антракт, смягчивший зной (облака целыми днями ширились и собирались тёмными массами над пустыней, грозно подползали к городу). Для него могучие ливни, которые так неожиданно оказались нечестиво разрушительными, частенько были поводом, объяснимой причиной для того, чтобы прийти домой позднее, чем ожидалось, вымокшим и усталым, в какие бы изнурительные путешествия он ни пускался в одиночку — туризм, поход в бакалею, смена масла в машине. Свобода от преподавания летом давала ему неограниченное количество свободного времени и благодаря такой роскоши ежедневные прогнозы погоды определяли его график: ясные утра обозначали не один час работы во дворе (поливка лимонных деревьев, прополка сорняков, посадка семян); облачные полудни приносили прогулки в парк с детьми (игры в салки или в прятки, иногда плавание); облачные вечера давали повод сказать Джулии, что ему следует позаботиться о жизненно важных вещах (купить клей в магазине «Умелые руки», сдать просроченные книги в библиотеку, вернуть видео в «Блокбастер»).
— Будь осторожен, — говорила она.
— Как всегда, — отвечал он.
Она провожала его до парадной двери, убеждалась, что он не забыл зонтик.
— Он тебе может понадобиться. Не хочу, чтобы ты снова попал под дождь.
— Спасибо, постараюсь не попасть.
По вечерам, когда ливень завладевал городом, они с Дэвидом ехали на холм, откуда открывался превосходный вид, в маленьких руках сына поблёскивала игрушка, кнопки которой он нажимал, пока мужчина вёл машину.
И тем не менее, если серые облака кружили водоворотом над домом, если отдалённый гром взрывался раскатами, отчего дрожали окна, он, не теряя времени, хватал ключи от машины, целовал Джулию и говорил:
— Я скоро вернусь, нужно всё закончить, пока не станет совсем худо.
Ему никогда не удавалось справиться со всеми делами до потопа, это выходило не намеренно — он всякий раз возвращался усталым, измученным, готовым долго принимать душ и быстро обедать, затем пораньше удалиться под одеяло в комнате для гостей, где он без труда засыпал и просыпался, не вспоминая, что за сны его посещали.
В самом начале прошлого лета он чувствовал себя начинающим искателем приключений, ненадолго убегал от своей семьи, из своего дома, с любопытством исследовал соблазнительные сферы, которые едва знал (это было до того, как он открыл заветные щели в укромных местах Гризвуда, оральные удовольствия, которые ожидали его в общественном туалете недалеко от площадки для игры в бейсбол в парке Миссии). Оглядываясь в прошлое, он представлял себе тот июнь — засушливый, безоблачный месяц, засуха опрометчиво привела его в магазин для взрослых после того, как семья уснула. Он переступил порог, его цель была простой — купить жетон, найти кабинку, мастурбировать, уйти.
Только позже он открыл тайны дальних кабинок, медленно осознавая, какие иные удовольствия мог здесь получить. Но его всегда учили, что для соблюдения полной уединённости — дабы избежать беды и предотвратить вторжение — он должен потратить деньги; следовательно, занять кабинку и не заплатить за видео было запрещено. Более того, стоило тебе замешкаться в вестибюле пассажа, это служило сигналом для хозяина выпроводить тебя наружу, а если ты долго слонялся вокруг парковки в Гризвуде, с лёгкостью мог привлечь к себе внимание офицеров полиции.
Для тех, кто искал быстрого облегчения, объявление на двери пассажа устраняло всякую неясность: хочешь сыграть, играй! но это стоит денег, мальчики и девочки! Так что, пока кабинка была закрыта и жетоны падали в щель — телевизор показывал, что ты предпочёл (белые, чёрные, азиаты, испанцы, садомазо, чёрно-белое, подвешенные мужчины и женщины с тугими задами, трахающиеся без перерыва, мужчины отсасывают у мужчин, лесбиянки с ремнями, порющие друг друга, секс втроём, вчетвером, бесчисленные оргии). Управляющие, так же как и клиенты, редко бывали несчастны. Правила сделки, как в конечном счёте понял мужчина, были совершенно просты.
Теперь он гадал, не приходя ни к какому заключению: что за человек прижал свои губы к отверстию соответствующего размера? И было ли в его характере нечто такое, что и в том, кто просунул свой член в дыру, где ждал рот другого мужчины?
Он потёр руки, ощущая кости и плоть.
Коснулся своего потного лба, холодных мочек ушей, обросшего бородой подбородка.
Затем закрыл глаза, возвращаясь памятью к тому лету, к тому пассажу, к звукам порнухи за закрытыми дверями (стонам, мычанию и электронной музыке) — эти великолепные дыры были прорезаны между тускло освещёнными кабинками, он не замечал их неделями, игнорировал их, пока не настал тот июньский вечер, когда дождь обрушился монотонным потоком на разгорячённые жаром улицы.
И снова он был здесь, вспоминал себя много месяцев назад, он видел, как забыл об осторожности, мастурбируя в кабинке. За исключением того, что он сейчас здесь, внутри тоннеля, и готов к тому, что в щели покажется рот; он предвкушает обольстительный, убеждающий голос:
