Мужчина повернулся внутри своего спального мешка, скрестил руки на груди.
Любая подаренная жизнь может измениться в одну секунду, думал он, размышляя о том, как индифферентно, неосторожно поступает большинство людей в наши дни — водитель вертит ручку радиоприёмника за секунду до столкновения, мать ругает ребёнка, чтобы он торопился в школу, и больше никогда не видит его или её, восторженный оргазм, распространяющий инфекцию, сотрясает ничего не подозревающее тело. Словно поцелуй, который дарят любимому, не задумываясь о том, что будет дальше, — последний поцелуй, последнее прикосновение дорогих губ.
В ту последнюю ночь он ехал в парк Миссии через город, ненадолго заехал к Альбертсону, купить смазанные презервативы, прежде чем пуститься вдаль по улицам и проспектам, на мгновение нырнув под мост, — радио работало, переключённое на привычную станцию, обе руки сжимали рулевое колесо, — он ехал мимо внешне бесконечной стройплощадки, однообразие которой на мгновение смутило его, потому что он иногда по ошибке пропускал вход в парк (расположенный незаметно между Виста-Лома-Эстейтс и Куайл-Ран-Виллидж). В ту бурную ночь он нашёл всё правильно; сделал нужный поворот, обнаружил, что он на месте, вылез из своего «субурбана», быстро прошёл к зданию общественного туалета, преодолевая порывы ветра, который сопровождал его от машины до входа.
Даже когда он то и дело напрягал свою память, не мог вспомнить, чтобы видел кого-нибудь слоняющегося поблизости, когда входил в здание. Хотя он помнил, что во время предыдущих визитов кто-то неизменно торчал снаружи или у писсуара, но, так как он не рассчитывал на новое знакомство в тот вечер, поскольку знал, кто ждёт его в задней кабинке (брюки Поло уже были спущены до колен), мужчина вошёл не оглядываясь (руки в карманах ветровки, пальцы нащупывают пачку презервативов), ожидая с нетерпением секса. Они прошептали «Привет», Поло расстегнул брюки мужчины и отсосал ему, пока член не встал достаточно для презерватива; Поло вращался и старался изо всех сил, руки были распластаны на сиденье унитаза, он застонал от наслаждения, когда мужчина медленно нажал на его анус.
Только в ту ночь всё было не так: у них едва было время обменяться приветствиями, прежде чем стоны другого мужчины привлекли их внимание, — они оба замерли, плечом к плечу, слушая низкое мычание и горячие выражения, которые становились всё громче.
Мужчина вообразил, что двое приближаются к оргазму. Двое незнакомцев несомненно с расстёгнутыми штанами, очевидно трахающиеся у всех на виду, позабыв о самом малейшем благоразумии.
Он сжал руку Поло и улыбнулся в темноте:
— Чёрт…
— Звучит горячо, — пробормотал Поло, его дыхание теплом отдалось у мужчины на подбородке.
Ничто не предвещало оглушительного выстрела, который неожиданно отозвался во всём здании, заложил им уши, или сопровождающей его серебряно-белой вспышки, подобно фотовспышке на мгновение осветившей потолок.
Вскоре они покинули кабинку (Поло едва не упал, натягивая брюки, убежал, ничего не сказав, мужчина неохотно последовал за ним несколькими секундами позже). Но сначала они некоторое время оставались в убежище кабинки, испуганные, растерянные, их уши постепенно привыкали к резко наступившей тишине — больше не было стонов, выстрелов, только свежий ветер свистел за дверями. Невзирая на это, они не шевелились, не осмеливались двинуть ногой — пока рёв мотоцикла не нарушил тишину. Его двигатель яростно рычал, машина на полном ходу стартовала с парковки. Поло недолго мешкал; его быстрое исчезновение сопровождалось агонизирующим шёпотом, задыхаясь, он чертыхался уже где-то у писсуаров:
— О чёрт… пожалуйста… кто-нибудь… чёрт…
Обращаясь мыслями в прошлое, мужчина понимал, что он не должен был осторожно выбираться из кабинки, собираясь позвать на помощь. Нет, он должен был бежать из туалета, как это сделал Поло, не оглядываясь. Вместо этого он обнаружил, что склонился над трупом — молодой чернокожий мужчина, головой уткнувшийся в раструб писсуара, руки всё ещё сжимают шею, пальцы в крови (кровь вытекала пузырями из раны под левой мочкой уха, собиралась в лужу на полу, стекала в дренажное отверстие).
И если бы тело дёрнулось, если бы губы попытались произнести хоть одно слово, мужчина позже убедил себя в этом, он, несомненно, воспользовался бы платным телефоном снаружи и позвонил. Однако мёртвый взгляд жертвы убедил поступить иначе — эти безжизненные глаза каким-то образом умоляли его бежать, уйти на случай, если нападавший вернётся или, того хуже, если причины, заставившие его находиться здесь, станут известны: мужчина заторопился к дверям, застёгивая куртку, бегом двинулся через парковку. Рассеянно нащупывая в карманах ключи, он поискал глазами Поло, но не увидел ничего, кроме своего «субурбана», на пустой парковке. Ветер трепал ветровку, качал деревья и уносил мусор из урны, делая это с беспрерывными горькими вздохами.
«Может быть, я был в шоке», — думал мужчина сейчас, пытаясь осмыслить, что почувствовал, открывая свою машину (кто-то был убит, кто-то произнёс свои последние слова, но трагедия выглядела странно обыденной). Но минутой позже, когда он уже ехал домой, ужас наконец пустил свои корни — его руки затряслись, он то и дело смотрел в зеркало заднего вида (никто за ним не ехал, никакой мотоцикл не сел на хвост «субурбану»); вскоре его глаза затуманили слёзы. Потом, пережидая красный свет, он заметил кровь на рукаве куртки, это открытие спровоцировало мощный спазм в груди, вызвало сдавленные рыдания, из-за которых стало практически невозможно ехать куда-то дальше:
— Господи… о, Господи Иисусе…
«Это мог бы быть я, — думал он, выбрасывая куртку в мусорку в переулке. — Это мог бы быть я, — думал он, приехав домой и безопасно припарковавшись на подъездной дорожке. — Это мог бы быть я…»
Ветер, как он подозревал, постепенно успокоил его — свист вокруг «субурбана», плавный и ритмичный, в каком-то роде оказался расслабляющим. Это ветер оживил его, прочистил мозги, когда он вылезал из машины, — поднёс его к парадному крыльцу, послал его внутрь.
Джулия смотрела новости, сидела на кушетке в гостиной, расслабившись в своём голубом домашнем платье, улыбнулась, когда его силуэт отразился на экране телевизора, однако нахмурилась, когда оглянулась через плечо и увидела его.
— Где твоя ветровка?
— Где моя ветровка?
Он сказал без запинки, его лицо не выдало страха. Было похоже, что его рот функционирует независимо от мозгов.
Он подумал: «Джулия, сегодня ночью был убит человек…»
И продолжил:
— Оставил в библиотеке.
— В самом деле? Где?
— На стуле, думаю, или под столом для чтения.
— И ты не вернулся за ней?
Нет, он не вернулся за ней. Он читал за своим любимым столом на третьем этаже, поглощённый книгой о пилотах-камикадзе, когда объявили, что библиотека закрывается, — и он направился вниз, не сообразив, что куртка забыта, пока не вышел на холод парковочного гаража.
