"Поверь мне, есть только одно объяснение, –
продолжал убеждать я. – Этот человек представляет реальную угрозу! –
И тут я признался, что сжег книги незнакомца и это спровоцировало его на
вторжение в мой дом. – Он какой-то чудак, готов поручиться. Стоит только
взглянуть на его прическу и на прекрасно сшитый черный костюм. В то же время он
силен как бык. И все же Гоблин его жутко испугал. Этот тип так и не понял,
откуда на него сыплются удары, откуда летит стекло".
Я замолчал, вспомнив, что все это уже рассказывал ей в
машине, по дороге в больницу. Причем не раз. Но почему она только сейчас
прислушалась к моим словам – неужели сыграло роль утверждение доктора Уинна,
что я не мог сам себе нанести эти раны? Тетушка была глубоко встревожена. Мне
хотелось быть сильным ради нее, а не валяться тут на больничной койке, как
какой-то слабак. Я взял в руки пульт управления и нажал несколько кнопок, чтобы
принять сидячее положение в кровати.
Перед уходом ко мне заглянул доктор Уинн.
"Томография отличная, – повторил он. – В
ближайшие несколько дней мы проведем еще ряд исследований. Все, что вам нужно,
Квинн, это придерживаться постельного режима Утром я вас навещу".
"Доктор, я очень злоупотреблю вашим терпением, если
задам один вопрос?" – спросил я.
"Вовсе нет, спрашивайте".
"Сюда к вам в исследовательское отделение приняли одну
подающую надежды студентку, прошедшую доврачебную подготовку. Мы с ней дружили.
Она погибла в дорожной катастрофе. Я подумал, что, быть может, вы ее
знали".
Его спокойное лицо исказила гримаса боли.
"Вы говорите о Линелль Спрингер?"
Я кивнул.
"Так вы тот самый юноша, которого она учила, о котором
столько рассказывала? – спросил он. – Ну конечно! Тарквиний Блэквуд –
ее радость и гордость. Она любила вас как родного".
Я почувствовал комок в горле и чуть не разрыдался, ибо никак
не ожидал услышать подобное.
"Это правда, что после аварии она ни на секунду не
пришла в сознание? – спросил я. – Что так и не поняла, как сильно
пострадала?"
"Правда, – ответил он как-то очень робко, с
большим почтением. – Она пролежала здесь две недели. Приходили ее дочери.
Проигрывали ей записи любимой музыки и стихов. Но она была где-то слишком
далеко, а раны оказались чересчур серьезными. Мы сделали все, что могли, но она
нас покинула".
Его слова доставили мне огромное облегчение. Мне показалось,
будто какая-то ключевая глава моей жизни наконец дописана и теперь навсегда
останется со мной в своей целостности, без единой недосказанной детали. А еще у
меня возникла уверенность, что этот человек не станет мне лгать – никогда, ни
по одному поводу.
Тетушка Куин осыпала меня поцелуями и сообщила, что Клем
только что вернулся с ее чемоданом и теперь она может пойти и переодеться.
В палату вошел отец Кевинин Мэйфейр и сел рядом со мной.
Гоблин, не покидавший своего поста за спинкой кровати, посматривал на
священника с подозрением.
"Так что вы хотите от меня услышать? – спросил я у
отца Кевинина. – Вам, вероятно, уже известно все, что я рассказал другим.
Наверняка вам сказали и то, что Гоблин меня спас Вы ведь знаете Гоблина. Каждое
воскресенье он приходит со мной на мессу".
"Не стоит так бояться меня, Квинн, – священник
говорил чуть тверже и громче, чем доктор Уинн. – Я не враг. И я здесь не
для того, чтобы предать вас суду испанской инквизиции. Ваша служанка, Рамона,
видела, как по воздуху летали осколки. Если бы я это увидел, то, возможно,
никогда впредь не усомнился бы во всемогуществе Спасителя. Возможно, это дело
рук самого дьявола".
"В ванной не было никакого дьявола, – отрезал
я. – Там был лишь обозленный тщеславный человек – высокий и красивый. Он
прошел мимо охраны и дернул меня прямо из постели. А потом Гоблин, мой
Гоблин... – Я взглянул на своего приятеля и увидел, что он обеспокоенно
разглядывает отца Кевинина. – Мой Гоблин разбил стекло, чтобы отогнать от
меня злодея, и принялся швырять в него осколки. Но тот не видел Гоблина, как не
видите вы. Этот человек никак не мог понять, что происходит. Поверьте, Гоблин
не от дьявола. Должен же быть какой-то промежуточный тип духовной субстанции,
которая не относится ни к дьяволу, ни к ангелу. Обязательно".
"Возможно, вы правы", – к моему удивлению,
согласился отец Кевинин.
Он на секунду задумчиво отвел взгляд, а потом снова
посмотрел на меня. Я нашел, что он безумно красив. И дело было не только в
сочетании ярко-рыжих волос и зеленых глаз, а в тонких чертах лица, выразительном
взгляде, мягком голосе.
"Года два назад, а то и меньше, – сказал
он, – я бы вам ни за что не поверил. Но теперь... Со времени переезда на
юг я так много узнал о привидениях и семейных проклятиях, что стал менее
категоричен в своих суждениях и даже изменил свой нрав. – Он
помолчал. – Но вот что я вам скажу порождение ли это дьявола или нашего
воспаленного мозга, являются ли они призраками или бестелесными существами
непонятного происхождения, духи все равно не приносят нам никакого добра. В
этом я уверен".
Гоблин начал проявлять признаки волнения и с холодной
ненавистью уставился на отца Кевинина.
"Нет, Гоблин, – предостерег я, – ничего не
предпринимай".
Я огляделся вокруг, внезапно встревожившись. Над раковиной
висело зеркало. Что, если он разобьет его вдребезги? Теперь он знал, что
способен и на такое!
Гоблин учится!
А Гоблин смотрел на меня с какой-то странной улыбкой, словно
говоря: "Тебе не кажется, что я лучше знаю, как поступить?"
"Послушайте, он здесь, – сказал я отцу
Кевинину. – Вы его не видите, но он сейчас стоит за спинкой кровати. И он
считает это грубостью, если в его присутствии о нем отзываются как о каком-то
зле. Никакое он не зло. Каким образом он оказался настолько ко мне привязан, я
не знаю. Вероятно, он просто витал над землей, выискивая того, кто мог бы его
увидеть, а тут подвернулся я, ребенок, обладавший этим даром. Так возникло наше
маленькое братство, его и мое. Я не знаю, как оно было на самом деле. Но
сегодня он меня спас. Он спас меня, проявив недюжинную силу. Это он разбил стекло,
не я, и мне не хотелось бы, чтобы он хотя бы на секунду счел меня
неблагодарным".
Отец Кевинин, изучавший меня пытливым взглядом во время всей
речи, теперь кивнул.
