Гоблин сразу исчез, видимо, все силы ушли на другое.
Незнакомец выругался на непонятном языке, выпустил меня из
рук и рефлекторно схватился за свое горло. Тут лопнула стеклянная дверь душа, и
Гоблин вновь стал видимым, хотя очень прозрачным Он размахивал осколком стекла,
похожим на нож, но незнакомец, обладавший невероятной силой, довольно легко
парировал выпады.
Ругаясь, он успевал оглядываться по сторонам. Я заметил, что
его очень длинные черные волосы были стянуты в волнистый хвост. И что он
широкоплеч.
Незнакомец разъярился и, повернувшись, вновь схватил меня,
но Гоблин опять пошел в атаку, и в громилу полетели острые куски стекла. Тот
сразу отпустил меня, попятился и начал крутиться, словно танцор.
По всей комнате летало стекло. Незнакомцу пришлось пригнуться,
уворачиваясь от осколка, нацеленного прямо ему в лицо. Лопнула нижняя половина
душевой кабины – и на пол полетела новая порция осколков, еще более острых.
"Что это?" – шипел громила, так быстро отмахиваясь
обеими руками от необычных снарядов, что я не мог уследить за его жестами.
Гоблин набросился на него с кулаками, а потом снова принялся
душить. Незнакомец яростно, но с видимым усилием сбросил с себя нападавшего.
Ярко вспыхнул свет, затем погас и снова загорелся. Тут я
разглядел незнакомца при полном свете. Это был молодой человек с идеальной
кожей и блестящей черной шевелюрой, в отлично сшитом черном костюме. Его лицо,
пусть даже искаженное ненавистью, было красиво – по-другому не скажешь.
"Что это, черт тебя возьми?" – прорычал он,
обращаясь ко мне. На него сыпался град стекол, а он отмахивался от них, как от
насекомых. Лампочки по-прежнему то ярко вспыхивали, то гасли.
"Так я тебе и сказал! – ответил я. – Ты
сейчас в моем доме, точно так же, как когда читал свои книги на моем острове!
Убирайся вон, иначе может случиться всякое. Я вижу того, кто с тобою сейчас
борется, и мне ясно как день, что ты его не видишь!"
Я кипел от ярости. Мне лишь чуть-чуть не хватило смелости
попытаться швырнуть осколок прямо ему в грудь. В следующую секунду он исчез.
Исчез тихо и быстро, словно его тут никогда и не было, а я остался один, в
темноте, среди разбитого стекла, и Большая Рамона в своей ночной рубашке в
розочку, босая, удивленно смотрела на меня.
"Боже милостивый! – выдохнула она. – Что ты
натворил?"
"Это не я, это он. Ты разве его не видела! Господи, ты
разве его не видела?" – взмолился я.
"Даже не знаю, что я видела. Стой смирно. И не думай
ступить на осколки! Я крепко спала, когда услышала звон бьющегося стекла".
Гоблин стоял в дверях туалета и сдержанно, мудро мне
улыбался. Я обнял его. Он не был бестелесным.
"Слава богу, что у меня есть ты, – объявил я,
гладя его по волосам и целуя. – Ты спугнул его. Тебе это удалось".
Дом просыпался. Я услышал топот ног, бегущих по лестнице. Из
холла внизу раздался голос Клема. Сработал сигнал тревоги, хотя как и где – я
не знал.
В комнату гурьбой ввалились люди, и я представил, какая
картина перед ними возникла. Они увидели, что я стою один посреди гор разбитого
стекла, босой, как Большая Рамона, и обнимаю пустоту. Я знал, что никто меня не
поймет, никто мне не поверит.
Глава 19
К тому времени, как мы доехали до больницы, я превратился в
идиота в окровавленной ночной рубашке, несущего тарабарщину. Я сидел в лимузине
тетушки Куин, зажатый с двух сторон ею и Клемом, а напротив нас, спиной к
водителю, ехали Большая Рамона и Жасмин, и все в один голос умоляли меня
успокоиться. Пальцы Клема буквально впились в мою руку, да и тетушка Куин тоже
налегала на меня изо всех сил. В какой-то момент Большая Рамона велела тетушке
Куин отодвинуться и, заняв ее место, обхватила меня обеими руками на манер
профессионального борца.
Старая история. Чем больше ты говоришь людям, что не сошел с
ума, тем больше они убеждаются в обратном. И сейчас мои домашние явно считали
меня помешанным.
Сколько раз я повторял, что в дом забрался чужак? Сколько
раз они отвечали мне, что это невозможно? Сколько раз я повторял, что Гоблин
разбил стекло, Гоблин спас мне жизнь, и сколько раз они при этом обменивались
тревожными взглядами?
Я продолжал бесноваться, когда мы подкатили к входу для
машин "скорой помощи", где меня уже ждала каталка. Я, конечно,
расшумелся, что она мне не нужна, но потом до меня дошло, что я босой и ноги у
меня изрезаны стеклами. Ладно. Надо соблюдать больничные правила. Я бы мог
одеться как следует перед выходом из дома, если бы только к моим словам
прислушались.
Меня отправили в палату неотложной помощи, где бесцеремонно
разрезали ночную рубашку и обработали все порезы и царапины по всему телу.
Но у меня болела голова, и я все время говорил им, что эта
боль меня убивает. Как они не поймут, что этот тип ударил меня о стену? Так
пусть дадут что-нибудь от головной боли, если ничего другого не делают. И
оставят в покое мои царапины и синяки. А синяков было полно. Увидев, какие они
огромные и черные, я завопил во все горло, чтобы пришли тетушка Куин и Жасмин.
Как жаль, что уже нельзя было призвать на помощь Папашку! Проклятье!
Меня начали привязывать к каталке, и я чуть было
действительно не сошел с ума.
Все это время Гоблин был рядом, такой сильный, такой
плотный, на лице его было написано искреннее участие, но я не осмеливался
заговорить с ним, и он это понимал. Он растратил столько энергии, но тем не
менее по-прежнему выглядел осязаемым и энергичным. Я все никак не мог понять,
как у него это получается. Ему не нравилось то, что происходило у него на
глазах, и он этого не скрывал. И я вдруг страшно перепугался, как бы он не
начал снова бить стекла, ведь тогда наступит хаос.
"Гоблин, ничего не делай, – сказал я, строго глядя
на него. – А то мне будет хуже. Позволь мне самому справиться".
Тут к каталке приблизился Уинн Мэйфейр, гордый потомок
легендарного семейства Мэйфейров и глава этого больничного комплекса. В палате
воцарилась тишина, все врачи и медсестры казались загипнотизированными от
одного его присутствия.
Я тоже успокоился. К тому времени меня успели связать по
рукам и ногам в буквальном смысле этого слова, но с какой стати я стал бы
возражать против того, чтобы меня осмотрел доктор?
