За ужином, когда за столом собрались Папашка, Жасмин, Лолли
и Большая Рамона, я рассказал им почти все, что произошло. Не скрыл и
эротической части, того, что был близок с призраком. Я пытался объяснить, что
происходившее казалось мне реальным, что просьба Ревекки зажечь лампы была
вполне разумной, и пересказал им все, что говорила Ревекка.
Я показал им камею, найденную в сундуке наверху, ту самую,
что присоединил к коллекции, выставленной в гостиной, ту самую, что,
несомненно, когда-то давно принадлежала Ревекке Станфорд.
""Ревекка у колодца" – видите? Ее тоже звали
Ревеккой. Кто она такая, зачем приходила?"
Внезапно я почувствовал головокружение и посмотрел на камею,
лежащую на кухонном столе. Казалось, будто я вновь слышу голос Ревекки, а может
быть, я просто пытался что-то вспомнить. Я сосредоточенно старался воссоздать в
памяти произошедшее. "Умерла там. На ней была камея. Умерла там".
Меня охватила дрожь. "Очень много красивых кружевных блузок. Он всегда
любил белое кружево".
Я попробовал мыслить ясно. Рассказал о том, что она взяла с
меня слово найти остров и разыскать там "то, что от нее осталось".
Когда заговорил Папашка, вид у него был по обыкновению
мрачный. И голос звучал, как всегда, безразлично:
"Не нужно искать тот остров. Ты и сам должен понимать,
что теперь от острова ничего не осталось. Его поглотило болото. А если когда
еще раз увидишь проклятого призрака, то просто осени себя крестом".
"Это нужно было сделать сразу, – сказала Большая
Рамона. – И тогда она потеряла бы свою силу, потому что явилась из
преисподней".
"Как же она выбралась из этой самой преисподней, чтобы
прийти ко мне?" – поинтересовался я.
"Кстати, насчет камей, – вмешалась Жасмин. –
Верни их на прежнее место, на чердак. Засунь обратно в сундук, где они
лежали".
"Теперь уже слишком поздно, – тихо произнес
Папашка, – просто не позволяй ей больше играть с тобою".
Мы немного помолчали. Рамона взялась кипятить молоко для
кофе, и в кухне приятно запахло. До сих пор помню тот запах горячего молока.
Только тогда я обратил внимание, что Лолли сидит за столом
принаряженная – значит, собирается на свидание к своему другу. Тот неоднократно
делал ей предложение и всячески заманивал уехать с ним куда-то, но так и не
сумел уговорить. Лолли была похожа на индийскую красавицу. А на Жасмин было
красное шелковое платье простого покроя. И вдруг она закурила прямо в кухне,
что случалось крайне редко.
По чашкам с кофе разлили горячее молоко. Я смотрел, как
поднимается парок.
"Вы мне верите, – сказал я. – Все до
одного".
Папашка кивнул Жасмин.
"Расскажи ему", – велел он.
"О чем она должна мне рассказать?" – спросил я.
Жасмин сделала последнюю затяжку, притушила сигарету о край
своей тарелки и – неслыханное дело! – тут же прикурила следующую.
"Тревогу поднял Гоблин, – сказала она. – Он
явился сюда и начал показывать, что занавески загорелись. Гоблин промелькнул
вот так, – она щелкнула пальцами, – и исчез, но был совсем как
живой".
"Он выбил из ее руки тарелку", – добавила
Лолли.
Жасмин кивнула "А еще одну тарелку сбросил с
сушилки".
Я лишился дара речи. В душе поднялась целая буря чувств. Всю
мою жизнь эти люди уверяли меня, что никакого Гоблина не существует, что мне не
следует о нем говорить, что Гоблин – плод моего подсознания, что я
просто-напросто выдумал себе товарища по играм, – а теперь вдруг
выясняется такое. Изумленный, я не находил слов.
"Как это создание сумело выкинуть тарелку из
сушилки?" – поинтересовался Папашка.
"А я вам говорю, что так и было, – рассердилась
Жасмин. – Я ополаскивала тарелки в раковине и вдруг слышу сзади грохот.
Оборачиваюсь – он тут как тут, показывает на дверь, а потом взял и выбил
тарелку у меня из руки".
Все притихли.
"Так вот почему вы мне верите? Потому что видели
Гоблина своими собственными глазами?" – спросил я.
"Я не говорю, что верю хотя бы одному твоему
слову, – резко парировала Жасмин. – Я просто говорю, что видела
Гоблина. А больше сказать мне нечего".
"Вы знаете, кем была Ревекка?" – спросил я, по
очереди оглядывая всех присутствующих.
Никто не проронил ни слова.
"Придется пригласить в дом священника, – заявил
Папашка тем же безжизненным тоном, каким говорил теперь всегда. – Я позову
отца Мэйфейра. А то слишком много призраков зачастило к нам, и мне наплевать,
если одним из них была Вирджиния Ли".
"А ты, маленький идиот, – повернулась ко мне
Большая Рамона, – перестань сиять из-за того, что все тебе верят, и
втемяшь себе в башку, что ты чуть не спалил весь дом".
"Чертовски верно сказано, – заметила
Жасмин. – Я не говорю, что не верю, будто ты видел это создание, эту
тварь, эту женщину, но мама права: ты, черт тебя побери, чуть не спалил
Блэквуд-Мэнор. Устроил пожар, будь оно все проклято".
"Послушайте, я все это знаю, – обиженно ответил я,
действительно оскорбившись не на шутку. – Но кто она такая? Почему хотела
сжечь дом? Она что, умерла на острове? Другого объяснения я не вижу".
Папашка поднял руку, призывая всех к молчанию.
"Не важно, кто она такая. Если она и умерла где-то там,
то от нее уже ничего не осталось. А ты делай так, как я тебе велел:
крестись".
"И не смей больше попадаться ей на крючок", –
вставила Лолли.
Они еще с полчаса продолжали в том же духе: распекали меня
на все корки. Когда я вышел из кухни, голова гудела. Я вновь и вновь вспоминал
свою близость с незнакомкой, хотя признаться в этом своим домочадцам ни за что
бы не осмелился, и чувствовал, что должен уйти.
Я оказался в гостиной. Наверное, зашел туда, желая
убедиться, что это та самая гостиная, которую я знал, а не та, что пригрезилась
мне в видении, и невольно уставился на портрет Манфреда Блэквуда. Сколько
гордости и достоинства в его бульдожьей физиономии! Поразительно, какой
разнообразной бывает красота. Большие скорбные глаза, приплюснутый нос,
выпирающий подбородок и рот с приподнятыми уголками – все сочеталось гармонично
и казалось величественным. Я невольно заговорил с ним, бормоча, что он-то знал,
кто такая Ревекка Станфорд, но я тоже скоро узнаю.
