Перед окнами был выставлен гроб, открытый гроб, в воздухе
стоял тяжелый запах цветов – от воскового аромата лилий было просто не
продохнуть. А потом из этого гроба поднялась светловолосая женщина в голубом
платье. Одним быстрым движением, словно подхваченная волной, она выбралась
наружу и ступила на блестящий пол.
"Линелль!" – воскликнул я. Но ошибся. Это была
Вирджиния Ли. Разве я мог не узнать прелестное личико Вирджинии Ли! Наша
благословенная Вирджиния Ли. Крошечная девчушка душераздирающе закричала:
"Мама!" Как могло случиться, что женщина восстала из гроба?
"Прочь из этого дома!" – приказала она и в ярости
потянулась к незнакомке, стоявшей рядом со мной.
Белые руки чуть было не схватили красавицу, но та зашипела,
брызгая слюной, и фигура Вирджинии Ли, нашей благословенной, милой Вирджинии
Ли, нашей семейной святой, а также гроб, рыдающий ребенок, толпа скорбящих –
все на секунду вспыхнуло и исчезло.
Хор голосов постепенно затих, словно волна, утянутая с пляжа
обратно в океан. Радуйся, Мария, Благодати Полная, – а потом ничего.
Легкий ветерок, мигающая лампа на подоконнике и запах горящего масла.
У меня так кружилась голова, что я с трудом устоял на ногах.
Женщина прильнула ко мне.
Вокруг нас звенела тишина Мне хотелось что-то сказать,
что-то спросить... Я попытался сформулировать мысль – как-никак здесь только
что побывала Вирджиния Ли, – но в следующую секунду уже держал женщину в
объятиях и целовал ее. Плотское желание стало болезненным, я уже не мог его
сдерживать – это было еще хуже, чем проснуться после эротического
видения, – и я залепетал:
"Нет, так нельзя, мы должны прекратить. Это смертный
грех".
"Квинн, мой дорогой Квинн, ты моя судьба. – Ее
слова прозвучали невыразимо нежно. – Отнеси меня в мою комнату".
За плотным кружевом поднимался дым. Тихо и безутешно рыдала
какая-то женщина. Послышались детские всхлипывания, скорее напоминавшие кашель.
Но красавица рядом со мной улыбалась.
"Я маленькая и легкая, – сказала она. –
Видишь, какая у меня тонкая талия? Я вешу, как перышко. Отнеси меня
наверх".
Я начал подниматься по скругленной лестнице все выше и выше.
Нельзя упасть от головокружения, если подниматься вверх. Никогда в жизни я не
испытывал подобного восторга. Никогда в жизни я не чувствовал себя таким
сильным.
Мы оказались в спальне, и хотя по расположению окон и арки
дверного проема это была вроде бы моя комната, но на самом деле мы были в ее
спальне. И вот мы уже лежим под кружевным балдахином на просторной кровати, в
раскрытые окна влетает ветерок и шевелит кружево у нас над головами.
"Итак, мой большой мальчик, вот сейчас можно".
Она стянула с меня брюки и приподняла свои юбки. Ее кожа была
горячей.
Я скользнул внутрь женщины! Впервые в жизни! Меня словно
сдавили горячие тиски. Я достиг пика страсти, пролил в нее семя и почувствовал,
как она вся трепещет, подталкивая меня бедрами, а потом она откинулась
изможденно на спину и, задыхаясь, коротко рассмеялась.
Я рухнул на кровать. Потянуло дымом, но это не имело
никакого значения. Внизу метались люди, но это тоже не имело значения. Женщина
повернулась ко мне и, опершись на локоть, сказала:
"Найди там то, что осталось от меня, Квинн. Найди то,
что осталось от меня. Узнай, что они со мной сделали".
Какой страстной и утонченной она была, какой хрупкой и
сломленной. Серьги-камеи подрагивали возле тонкого личика. Я коснулся ее ушка.
Коснулся того места, где сережка пронзила мочку, а потом красивой черно-белой
камеи у горла.
"Ревекка..." – только и смог выдавить я.
И в то же мгновение увидел за ее спиной Гоблина, который все
так же отрицательно качал головой. Гоблин был как живой – видимо, использовал
всю свою энергию.
"Сделай это для меня, – продолжала женщина. –
Сделай это, и я вернусь к тебе, Квинн. И это будет сладостно, каждый раз
сладостно. Я была рождена для того, чтобы приносить другим счастье. Я верю в
это, Квинн. Я подарила тебе твой первый раз, Квинн. Не вздумай меня забыть. Я
всю жизнь старалась делать только одно: дарить наслаждение".
Камея у ее горла очень походила на те, что хранила у себя
тетушка Куин, и в то же время она была другая. Все происходящее казалось мне
вполне разумным. Ревекка умерла где-то там, и на ней была эта камея. Да. Я
протянул руку, чтобы дотронуться до ее мягких каштановых волос.
"Тарквиний, Тарквиний, Тар-кви-ний", –
раздался крик Жасмин.
Она бегом поднималась по лестнице, топая так, что даже пол
дрожал.
Я был один в комнате.
Сел. Брюки расстегнуты. Залиты семенем, как и покрывало. Я
быстро привел себя в порядок, а потом, схватив стопку бумажных салфеток с
ночного столика, стер все улики и, когда Жасмин вбежала в комнату, встретил ее
стоя.
"Ты совсем ополоумел! – кричала Жасмин. – Зачем
поставил лампы на подоконники? С ума сошел? Ты поджег занавески! О чем ты
только думаешь!"
Я заметался. Пожар! В Блэквуд-Мэнор! Не может быть! Но
Жасмин схватила меня за руку, когда я рванулся прочь мимо нее.
"Мы уже все потушили! – сказала она. – Почему
ты это сделал? Могла случиться большая беда".
Тем же днем Лолли и Большая Рамона с помощью Обитателей
Флигеля заменили сгоревшие кружевные занавески. Тяжелые портьеры не пострадали.
Не успели вспыхнуть.
Меня охватил ужас. Я оцепенело сидел в своей комнате, не
отвечая ни на какие вопросы. Появился Гоблин. Уселся в кресло по другую сторону
камина и обеспокоенно уставился мне в лицо. Компьютер включился сам по себе. Но
я не тронулся с места Не хотел, чтобы Гоблин начал набирать текст моей рукой.
Мне было нечего ему сказать.
Наконец, устав от его пытливого взгляда, я спросил:
"Зачем она приходила? Откуда она взялась?"
Он не мог ответить и смешался.
Я подошел к компьютеру и позволил Гоблину взять мою левую
руку. Он напечатал: "Ревекка – очень плохая. Сожгла дом. Ревекка
злая".
Я напечатал в ответ: "Скажи мне то, чего я не знаю.
Например, откуда она явилась?"
Наступила долгая пауза – никакого ответа. Я вернулся в
кресло и вновь погрузился в мрачные мысли.
