Линелль была поражена, но ни секунды не усомнилась в
правдивости моего утверждения, что это натворил Гоблин. А потом мы сидели и
доверительно беседовали как два взрослых человека, и она мне призналась, что
несколько раз чувствовала, как Гоблин дергал ее за волосы. Первые пару раз она
попыталась не обращать внимания, но уверена, что это его проказы.
"Рядом с тобой живет очень сильный
призрак", – сказала она. И не успела Линелль произнести эти слова,
как над нашими головами начала раскачиваться люстра Я тогда впервые увидел
легкое движение бронзовых трубок и хрустальных плафонов и при всем желании не
смог бы это отрицать. Линелль расхохоталась и вдруг испуганно охнула.
Оказалось, она почувствовала щипок на правой руке. Она снова рассмеялась, а
затем принялась успокаивать Гоблина, который по-прежнему оставался для меня
невидимым, Линелль уверяла этого проказника, что любит его не меньше меня.
Тут я увидел Гоблина – четырнадцатилетнего, как ты
понимаешь, ведь мне тогда тоже было четырнадцать: он стоял в дверях спальни и
гордо на меня посматривал. Я сразу подметил, что лицо его стало более
выразительным, чем раньше, в основном из-за новой для меня слегка презрительной
гримасы. Гоблин очень быстро улетучился, подтвердив тем самым мою прежнюю
догадку, что после физического воздействия на предметы у него не оставалось сил
подолгу быть видимым. И все равно он становился сильнее, я в этом не
сомневался.
Я тут же поклялся "убить" Гоблина за то, что он
обидел Линелль, а когда она уехала в своей блестящей "мазде", я
написал тетушке Куин, что Гоблин начал творить "немыслимое":
причинять боль другим людям, и рассказал ей о том, как он ударил меня в
солнечное сплетение. Письмо я отослал экспресс-почтой, чтобы она получила его
через два-три дня, хотя в то время тетушка находилась в Индии.
Разумеется, я ни словом не обмолвился ни Пэтси, ни Папашке с
Милочкой, что Гоблин настолько окреп и что Линелль теперь не сомневается в его
существовании. И чтобы отвлечь Гоблина, я все выходные читал ему вслух
"Потерянные миры" – чудесную книгу по археологии, которую подарила
мне тетушка Куин.
Получив мое письмо, тетушка сразу позвонила и сказала, что я
должен управлять Гоблином, что мне следует найти способ остановить его
проделки: пригрозить, что не стану смотреть на него, разговаривать с ним, и не
отступать от сказанного.
"Ты хочешь сказать, тетушка Куин, что наконец поверила
в него?" – спросил я.
"Квинн, я сейчас нахожусь на другом краю света, –
прозвучало в ответ. – Я не могу спорить с тобой о том, что представляет
собой Гоблин. Могу сказать только одно: ты должен его обуздать, и не важно,
настоящий он или нет, самостоятельно ли он существует или является частью тебя
самого".
Я согласился с ней, сказал, что знаю, как с ним справиться,
и постараюсь узнать еще больше.
А пока мы договорились, что я буду держать ее в курсе
событий.
После чего она принялась расхваливать логику изложения и
стиль моего письма, написанного гораздо лучше, чем все предыдущие. Мои успехи
она совершенно справедливо приписала заслугам Линелль.
Я выполнил указание тетушки Куин относительно Гоблина,
Линелль меня тоже поддержала. Если Гоблин совершал что-то неподобающее, мы
вдвоем отчитывали его, а затем отказывались с ним общаться, пока его слабые
нападки не прекращались. Прием сработал.
Но Гоблину больше прежнего хотелось пользоваться письменным
языком, и он перешел на новый уровень: стал набирать сообщения на компьютере.
Порою мне даже становилось страшновато, когда он, завладев
моей левой рукой и не трогая правую, двигал ею по всей клавиатуре, стуча по
клавишам в странном ритме. Линелль наблюдала за этим как завороженная, даже с
легким трепетом и в конце концов сделала потрясающее открытие.
Суть открытия заключалась в том, что она могла тайно
переговариваться со мной, печатая на компьютере то, что хотела сказать, только
очень длинными словами. В первый раз она написала что-то вроде следующего:
"Наш галантный и вездесущий doppelganger
[15]
, по-видимому,
не воспринимает пределов деятельности церебрального органа его дражайшего
Тарквиния Блэквуда, дружеским расположением которого он часто
злоупотребляет".
Судя по тому, как Гоблин сразу притих, Линелль оказалась
абсолютно права. Гоблин, хотя вначале опережал меня в развитии, теперь не
понимал подобных высказываний. Линелль продолжала печатать в том же духе:
"Осознай, любимый Тарквиний, что твой doppelganger, который прежде
впитывал все наравне с тобой, вероятно, уже достиг границ своего потенциала
воспринимать сложную информацию, и это дает тебе в руки роскошную возможность
освободиться от его требований и притязаний, когда в том возникнет
необходимость".
Я подвинул к себе клавиатуру и под подозрительным взглядом
Гоблина, который всем своим видом выражал любопытство, напечатал, что осознал
все сказанное и что теперь мы можем использовать компьютер для сообщений двух
видов.
Гоблин будет печатать простейшие послания с помощью моей
руки, а мы с Линелль – обмениваться фразами, пользуясь недоступной Гоблину
лексикой.
Примерно в это же время Линелль попыталась объяснить Пэтси
весь механизм нашего общения, но встретила грубый отпор.
"Линелль, ты еще больше безумна, чем Квинн. Вас обоих
следовало бы упрятать в психушку", – заявила та.
А когда Линелль попробовала обратиться с этим к Папашке и
Милочке, то они, по-видимому, не поняли важность ее сообщения и недооценили тот
факт, что Гоблин владеет не всеми знаниями, которыми обладаю я.
А дело было в том, что Гоблин не всегда мог читать мои
мысли! Когда я теперь оглядываюсь назад, это открытие кажется потрясающим, хотя
мне следовало бы сделать его давным-давно.
Что касается Папашки и Милочки, то они сразу смекнули, что
Линелль поверила в Гоблина, в чем мы до сих пор им не признавались. Последовали
предостережения, что, мол, не следует поощрять "эту мою особенность"
и что, конечно, такой опытный учитель, как Линелль, должна с ними согласиться.
Папашка повел себя круто, а Милочка принялась рыдать.
Мне пришлось довольно много времени провести в кухне с
Милочкой, осушать ей слезы ее же фартуком и убеждать, что я не сумасшедший.
Эта сцена глубоко врезалась мне в память по одной причине:
Милочка, которая всегда была воплощением доброты, тихо тогда сказала, что
"с Пэтси все вышло нескладно" и она не хочет, чтобы то же самое
случилось и со мной.
