Папашка никогда не выходил на задний двор. Там было грязно и
пыльно, вот почему зрители на петушиных боях, даже самые хорошо одетые, имели
неопрятный вид. Папашке просто нравилось наблюдать за первой частью боя, в
помещении, и он часто вставал, выкрикивая свои ставки, а я бегал по арене с
деньгами, как уже описывал. Петушиные бои посещают и женщины, и дети. Многие
ребятишки собирают и разносят денежные ставки. Но эта часть американской жизни,
весьма возможно, уже отходит в прошлое.
Мне нравилось там бывать, и Гоблину тоже. Петухи в длинном
цветном оперении казались нам великолепными, а когда птицы подпрыгивали,
вызывая на бой противника, то поднимались в воздух на три фута и даже выше,
потом падали вниз и вновь взмывали в воздух. Зрелище – глаз не отвести.
Папашка знал там всех. Как я уже говорил, он был настоящим
деревенским жителем. Только теперь, рассказывая семейную историю, я понимаю,
что он намеренно связал судьбу с сельским обществом.
А выбор у него был.
Томас Блэквуд получил диплом юриста в университете Лойолы в
Новом Орлеане – там же, где и его отец, Гравье. Он мог бы стать совершенно
другим человеком. Он предпочел стать тем, кем стал.
Он выращивал бойцовых петухов еще до моего рождения, и
благодаря его рассказам я досконально знал все особенности этого дела.
Например, что два года птиц кормят отборным зерном, чтобы у них отросли длинные
перья, – и все ради пяти минут славы на арене. Что касается домашнего
птицеводства, Папашке категорически не нравились современные методы. Он
говорил, что выращенная птица зачастую не знает, что такое свежий воздух или
трава. Зато у бойцового петуха настоящая жизнь.
Таков был Папашка. Он мог вернуться домой после петушиных
боев, принять душ, надеть черный костюм и пойти проверять, как накрыт к обеду
стол, правильно ли расставлен фарфор, и если видел, что серебряные приборы
разложены неровно, немедленно призывал Маленькую Иду или Лолли. В своем
грузовичке он слушал пленки с записями игры на губной гармошке, а в гостиные
приглашал классические квартеты и трио.
Он словно находился между двух разных миров и подарил мне и
тот и другой. А вот почему он возненавидел Пэтси, которая полностью приняла его
выбор, я до сих пор не понимаю. Хотя... Быть может, первопричиной конфликта
послужил тот факт, что моя мамаша залетела в шестнадцать и отказалась назвать
имя отца ребенка – если, конечно, она сама его знала.
Давай теперь переместимся в десятый год моей жизни, когда
появилась лучшая из всех домашних учителей, несравненная, прелестная женщина по
имени Линелль Спрингер, которая изумительно играла на рояле, говорила на
нескольких иностранных языках и до такой степени "обожала" Гоблина,
что часто разговаривала с ним напрямую, минуя меня. Так что я иногда даже
ревновал.
Разумеется, я понимал, что это игра, но Гоблин-то об этом не
догадывался, а поэтому резвился и откалывал коленца для Линелль, о чем я тут же
шепотом ей рассказывал. Все, чему учила меня Линелль, я передавал Гоблину – во
всяком случае, пытался. А он так полюбил эту учительницу, что каждый вечер,
стоило ей только появиться в доме, принимался высоко подпрыгивать от радости.
Линелль была высокой и стройной, с полной грудью, тонкой
талией и длинными кудрявыми каштановыми волосами, небрежно заколотыми сзади.
Она пользовалась духами "Шалимар" и носила "романтические",
как сама их называла, платья: с завышенной талией и свободными юбками,
напоминавшие наряды времен короля Артура. А еще она обожала небесно-голубой
цвет. Ее привело в восторг, что Вирджиния Ли, позируя для портрета, висевшего в
столовой, выбрала великолепное платье небесно-голубого цвета.
Линелль ходила на высоченных каблуках, которые тетушка Куин
непременно одобрила бы от всего сердца.
Блэквуд-Мэнор очаровал учительницу. Она кружила в вальсе в
просторных залах, с горячим интересом исследовала каждую комнату, а сталкиваясь
иногда с постояльцами, проявляла по отношению к ним любезность и
обходительность.
С первых же дней она объявила, что я обладаю "редким
интеллектом". Я раскрыл ей объятия – как ты сам убедился, объятиям и
поцелуям отводится в моем мире весьма много места, – и Линелль, ни секунды
не колеблясь, в них упала.
Эта женщина буквально меня околдовала. Я боялся потерять ее,
в то время как всех остальных учителей выставил из дома намеренно. Линелль
полностью изменила, перевернула мой мир.
Она тараторила очень быстро, и Папашка с Милочкой втихаря
ворчали, что никак не могут ее понять. А еще я помню, как они возмущались, что
тетушка Куин назначила Линелль в три раза большее жалованье, чем когда-то
другим учителям, – и все оттого, что познакомилась с ней в английском
замке.
Ну и что? Линелль была уникальна. Линелль использовала
таланты Гоблина, уговорив его учить меня новым словам и адресуя свои длинные
прелестные речи скороговоркой нам обоим – двум ее "эльфам".
То, что у Линелль было шестеро малолетних детей, что
когда-то раньше она работала учительницей французского, а потом вернулась в
колледж, чтобы получить еще и начальную медицинскую подготовку, что она была
своего рода научным гением и одновременно концертирующей пианисткой, казалось
Папашке и Милочке очень подозрительным. Но я понимал, что Линелль действительно
уникальная личность. Меня не провести.
Линелль приходила пять раз в неделю и занималась со мной по
четыре часа. Не прошло и месяца, как своей энергией, обаянием, оптимизмом и
энтузиазмом она покорила на ферме Блэквуд абсолютно всех и полностью изменила
течение моей жизни.
Именно Линелль преподала мне основы – фонетическое чтение
длинных слов, схемы предложений, – чтобы я мог освоить азы грамматики, и
обучила началам арифметики, дальше которых я, признаться, не продвинулся.
Она научила меня французскому в объеме, достаточном для
понимания большей части субтитров к фильмам, которые мы смотрели вместе, и дала
мне глубокие знания по истории и географии. Очень часто она посвящала свои
чудесные лекции историческим личностям, а иногда с легкостью расправлялась с
целыми веками, ограничиваясь лишь упоминаниями о войнах и достижениях в
искусстве.
"Все связано с войной и искусством, Квинн, –
однажды сказала она, когда мы сидели на полу, скрестив ноги. – А еще скажу
тебе, хотя это может шокировать, что почти все великие люди были безумны".
Линелль объясняла, что Александра Великого отличал эгоизм,
Наполеон страдал от "навязчивой мании", тогда как Генрих VIII был
поэтом, писателем и деспотичным извергом.
Обращаясь к Гоблину, она никогда не забывала называть его по
имени.
