Другие заболоченные территории расчистили от леса
давным-давно, повалив все гигантские кипарисы, но болото Сладкого Дьявола
оставалось девственно нетронутым. Поэтому до сих пор здесь можно видеть
молчаливых гигантов, цепляющихся корнями за сушу, и дикие пальмы, возвышающиеся
над невообразимо вонючей водой. Здесь часто можно услышать рев медведей и пум.
Поверь, я не шучу.
Разумеется, мы с Папашкой удили на болоте рыбу и даже
охотились. По своему мальчишескому неведению я как-то подстрелил на болоте
оленя, но, видя, как умирает несчастное животное, раз и навсегда потерял вкус
ко всякой охоте.
Чем бы мы, однако, ни занимались, включая ловлю раков на
пруду, отойти от берега дальше чем на двадцать футов не отважились ни разу, ибо
даже с такого расстояния вернуться на твердую землю было нелегко.
Что касается легенды о Хижине Отшельника на острове Сладкого
Дьявола, Папашка никогда в нее не верил и отвечал любопытным туристам, что,
даже если бы такое строение и существовало, оно давным-давно погрузилось бы в
трясину.
В округе часто поговаривали о браконьерах, бесследно
исчезнувших на болоте, о том, что их жены со слезами умоляли местного шерифа
отправиться на поиски. Но что можно найти среди топи, где к тому же
полным-полно медведей и аллигаторов?
Однако самой зловещей легендой, связанной с этими
непроходимыми джунглями, было исчезновение на болоте самого их владельца,
Безумца Манфреда. По словам тетушки Куин, это случилось в тысяча девятьсот
двадцать четвертом году. К ее рассказу наши гиды обязательно добавили бы, что,
перед тем как совершить свою последнюю в жизни экскурсию, старик нарядился во
фрак, белый галстук, манишку и туфли из отличной кожи. Он целый час провел
перед зеркалом, осыпая свое отражение безумной бранью, а потом как ошпаренный
выскочил из дома.
Старика, проболевшего до этого странного и отчаянного шага
два года, искали, но не нашли ни его, ни острова. Тем, кто рискнул отправиться
в самое сердце топи, во имя спасения собственных жизней пришлось пристрелить не
одного аллигатора. Люди вернулись и продали ценные шкуры. Манфреда среди
вернувшихся не было.
Вот тогда-то и родилось убеждение, что на самом деле
никакого острова не существует и что старик просто-напросто утопился, чтобы
покончить со своим жалким существованием (ведь он все время хрипел, кашлял, а
временами страдал от приступов удушья), никто не сомневался, что он доживал
последние дни, когда метнулся к пироге и уплыл, словно собираясь пересечь реку
Стикс
[10]
.
А еще через семь – или около того – лет, когда наконец
вскрыли его завещание, внутри нашли строжайшее запрещение всем Блэквудам и их
домочадцам рыбачить или охотиться на болоте Сладкого Дьявола. Манфред
собственноручно вывел предостережение, заявив, что остров Сладкого Дьявола
опасен не только для тела, но и для бессмертной души.
Очень хорошая копия этих страниц завещания Манфреда,
заверенная нотариусом в тысяча девятисотом году, помещена в рамочку и висит на
стене в гостиной. Постояльцы обожают ее читать. Помню, мои учителя, в
особенности Нэш, заходились хохотом, читая ее. Сам я пребывал в убеждении, что
люди, создававшие этот документ – и адвокат, и нотариус, и сам Безумец
Манфред, – были, несомненно, поэтами байронического склада.
Теперь у меня иное мнение на этот счет.
Позволь, я продолжу. Огромные портреты Уильяма,
единственного выжившего сына Манфреда, и Камиллы, его единственной выжившей
дочери, можно видеть в гостиной. Кроме того, что портреты красивы, сказать,
пожалуй, больше нечего. Впрочем, до сих пор жива легенда, что члены семьи и
постояльцы частенько видят Уильяма внимательно изучающим столик в гостиной.
Все так и есть. Я сам однажды застал Уильяма возле этого
столика – красивейшего предмета обстановки в стиле, кажется, Людовика
Пятнадцатого: мозаичная столешница, изогнутые золоченые ножки.
Я не подвергаю сомнению то, что видел собственными глазами,
но об этом чуть позже, когда перейду к рассказу о себе и Гоблине. А пока
довольно сказать, что я так ничего и не нашел в этом столе – ни тайников, ни
документов.
Призрак Камиллы – седовласой женщины с аккуратной прической,
в скромном черном платье, в туфлях на толстых низких каблуках, с двойной ниткой
жемчуга вокруг шеи – почти всегда появляется на чердачной лестнице. Она стоит,
ни на кого не обращая внимания, и вскоре вновь растворяется в воздухе.
Кроме того, некоторые слышат топот маленьких ног в верхнем
коридоре – его приписывают маленькой дочери Манфреда, Изабелле, умершей в
трехлетнем возрасте, и его сыну Филиппу, который прожил еще меньше.
Что касается остальных родственников, то ничего сказать не
могу: от них остались лишь изящно написанные портреты. Особенно хорош на
портрете Гравье – впрочем, я еще успел застать его в живых. Его жена, Блаженная
Элис, чудесно изображенная на портрете, а также Папашка и Милочка, с неохотой
позировавшие художникам, хотя это не было в их характере, после смерти ни перед
кем не появлялись. Пока не появлялись...
Кроме того, в доме рассказывали легенды о кругосветных
путешествиях тетушки Куин – мисс Куин для всех, кто ее окружал. Постояльцы с
восторгом слушали сообщения о том, что "в настоящее время она находится в
Бомбее", или "собирается праздновать Новый год в Рио", или
"отдыхает на собственной вилле в Санторине", или "совершает
набег на магазины в Риме". Такие известия волновали обитателей дома не
меньше, чем истории с привидениями.
То, что тетушка Куин коллекционирует камеи, было хорошо
известно, и в те дни, когда Блэквуд-Мэнор был открыт для публики, в гостиной
стояла изящная стеклянная горка на длинных тонких ножках, в которой были
выставлены лучшие экземпляры коллекции.
Могу с радостью сообщить, что постояльцы Блэквуд-Мэнор не
были замечены в воровстве, – думаю, их больше интересовали домашняя
выпечка, варенье и архитектура. Именно мне было поручено периодически менять
экспонаты выставки, и постепенно я начал хорошо разбираться в камеях, научился
видеть малейшие детали и отличия. Милочка никогда не проявляла к ним искреннего
интереса, а у Папашки и вовсе были другие увлечения.
Можно сказать, что тетушка Куин была для меня живым
призраком или ангелом-хранителем. В детстве одна только мысль о ней позволяла
мне чувствовать себя в безопасности, а ее приезды были равносильны явлениям
святой.
В этом доме умерли и другие родственники.
Например, ребенок Гравье и Блаженной Элис. Временами я готов
поклясться, что слышу плач младенца. Постояльцы тоже частенько его слышали и с
готовностью рассказывали об этом.
