Одно только воспоминание о тесном союзе с моим призраком
заставило меня задрожать и почувствовать приятную онемелость во всем теле. Я
взглянул на свои руки. Все крошечные ранки затянулись. Я ощупал лицо, и перед
моим мысленным взором вновь возникли картины прошлого, а вместе с ними пришло
отчетливое понимание нерушимой зависимости от Гоблина.
– Он стал моим вампиром, – вздохнул я. – Он
насыщается мною, он заползает в меня, становясь мною. Я... Да, я его раб.
– Но ты раб, который хочет избавиться от своего
хозяина, – задумчиво произнес Лестат. – А что, после каждого его
нападения чувство греховного наслаждения становится сильнее?
– Да, да, – подтвердил я. – Знаешь, ведь в
течение многих лет, очень непростых для меня лет, он был моим единственным
другом. Еще до того, как в Блэквуд-Мэнор приехал Нэш Пенфилд. Еще до появления
моей учительницы Линелль. И даже Линелль не мешала Гоблину всегда быть рядом. Я
никак не мог примириться с теми, кто не выносил моих разговоров с Гоблином.
Пэтси ненавидела, когда я с ним беседовал. Пэтси – это моя матушка, не забыл?
Временами доходило до смешного, но битвы были нешуточные. Пэтси имела
обыкновение топать ногой и верещать во все горло: "Если ты сейчас же не
прекратишь болтать со своим проклятым привидением, я ухожу!" Вот тетушка
Куин – другое дело. Ее невозмутимости и удивительному хладнокровию можно
позавидовать. Я мог бы поклясться, что она сама видела Гоблина, хотя тетушка в
этом ни за что не признается.
– Отчего же? – поинтересовался Лестат.
– Да пойми же, все считали, что Гоблин дурно на меня
влияет, а следовательно, они не должны поощрять дружбу ребенка и неизвестно
кого. Именно поэтому домашние не хотели, чтобы я связывался с Таламаской. Они
боялись, что Стирлинг и Таламаска разовьют во мне эту проклятую способность
видеть призраков и духов, и поэтому, если кто из них – ну, к примеру, мои
дедушка с бабушкой, Милочка и Папашка, – и видел Гоблина, то никогда в
этом не признавался.
Лестат ненадолго задумался.
Я снова обратил внимание на едва уловимое различие в его
глазах, однако попытался поскорее отогнать прочь эти мысли. И все же... Один
глаз у него был ярче другого и явно налит кровью.
– По-моему, мне пора прочесть твое письмо, как ты
думаешь? – прервал молчание Лестат.
– Д-да, наверное, – только и смог я ответить.
Он достал из внутреннего кармана сюртука конверт, аккуратно
его разорвал и улыбнулся, когда к нему на ладонь выскользнула ониксовая камея.
Бросив на меня несколько беглых взглядов, словно для того,
чтобы сравнить белое резное изображение с оригиналом, он очень осторожно потер
мой портрет большим пальцем.
– Я могу оставить это у себя? – спросил он.
– Это мой подарок, если, конечно, захочешь его
принять, – пояснил я. – Да, камея предназначалась для тебя, поскольку
я не надеялся на личную встречу. Признаюсь, она была заказана для тетушки Куин,
но, после того как я получил Темную Кровь, мне расхотелось преподносить ей этот
подарок. Сам не пойму, с чего вдруг я разболтался. Для меня большая честь, что
ты пожелал оставить камею у себя. Она твоя.
Лестат опустил камею в боковой карман сюртука, а затем
развернул и внимательно прочел письмо – во всяком случае, мне показалось, что
внимательно.
Письмо, как вы помните, содержало мою просьбу помочь
уничтожить Гоблина и мольбу проявить снисходительность ко мне за то, что я
осмелился отправиться в Новый Орлеан на поиски Лестата, а еще рассказ о том,
как я познакомился с агентами Таламаски и проникся к ним самыми теплыми
чувствами. При одном только воспоминании о Стирлинге и о том, что я чуть было
не совершил этой ночью, кровь прилила к лицу. Я признавался в любви к тетушке
Куин и просил позволения с ней попрощаться, если Лестат решит казнить меня за
нарушение его единственного условия.
Тут только до меня дошло, что он давно знал большую часть
содержания письма, прочитав его другим способом, и что листок, который он
держал теперь в руке, всего лишь подтверждал то, что было уже ему известно.
Лестат почтительно сложил странички, согнул их пополам и
снова опустил в карман, словно намеревался сохранить письмо, хотя зачем – не
знаю. Конверт так и остался лежать в стороне.
Лестат долго смотрел на меня, не произнося ни слова и
сохраняя на лице присущее ему открытое, благожелательное выражение.
– Знаешь, я шел по следу Стирлинга Оливера, когда
наткнулся на тебя, – наконец заговорил он. – Он неоднократно
вторгался в мое убежище, и я решил, что пора его немного припугнуть, хотя сам
еще точно не знал, как это сделать, не показываясь ему на глаза. Однако, едва
войдя в квартиру, я неожиданно увидел тебя – как раз в ту минуту, когда ты
собирался не просто немного припугнуть мистера Оливера, а довести вашу встречу
до окончательного финала. В ворохе сумбурных мыслей, переполнявших твой мозг, я
уловил причину твоего посещения.
Я закивал и поспешил добавить:
– Он не способен на злодеяние, ты сам это понял. Нет
слов, чтобы выразить мою благодарность за то, что ты вовремя меня остановил.
Убив этого человека, я, скорее всего, и сам бы последовал за ним. Уверен, что
не смог бы пережить такой кошмар и непременно нашел бы способ покончить с
собственным существованием. Я в ужасе от своей неумелости, ведь подобная
смерть... Но ты должен понимать, что он никогда не причинит нам зла – ни тебе,
ни мне...
– Ну да, теперь ты готов спасти его от гибели. Можешь
не волноваться. Таламаска вне пределов моей досягаемости. Кроме того, я
предоставил им то, что они хотели, и теперь на какое-то время им будет чем
заняться.
– Да, конечно. Один из них видел тебя, разговаривал с
тобой.
– Вот именно. Они будут размышлять об этом, разошлют
отчеты своим старшинам, но, уверен, нам вреда не причинят. Ни Стирлинг, ни его
сподвижники не явятся сюда, чтобы найти тебя. Для этого они чересчур честны. Но
все-таки скажи мне, на всякий случай, если я вдруг недооценил их, у тебя есть
безопасное место, где можно укрыться в дневное время?
– Есть, – быстро ответил я. – На острове
Сладкого Дьявола, куда они вряд ли когда-нибудь доберутся. Но ты, безусловно,
прав: Стирлинг сдержит свое слово и не станет меня искать. Я полностью ему
доверяю, и потому тот факт, что я чуть было не лишил его жизни, кажется мне
особенно отвратительным.
– А ты действительно чуть не убил его? –
поинтересовался Лестат. – Неужели ты перестаешь владеть собой после
первого же глотка крови?
Я был безутешен.
– Сам не знаю. В ночь перерождения, едва успев получить
Темный дар, я совершил грубейшую ошибку, отняв жизнь у безвинного существа...
