– Нет, он не может этого хотеть, – ответил я,
задыхаясь, словно только что пробежал длинную дистанцию. – Ведь я для него
источник жизни. Чем он был до моего появления на свет – даже не представляю. Но
теперь именно моя любовь, мои мысли о нем делают его сильным. И, будь оно все
проклято, я не могу не любить его, не могу не чувствовать, что предаю его, а он
этим пользуется и только крепнет!
Лампочки перестали мигать. Тюлевые занавески повисли
неподвижно. По спине у меня бегали мурашки. Компьютер внезапно выключился, и в
динамиках послышался щелчок статического разряда.
Запинаясь, я рассказал Лестату о том, что видел: себя самого
в детском манеже, старый линолеум, который, должно быть, когда-то был в кухне,
и Гоблина рядом с собою. Нельзя сказать, что я вспомнил это, но отчего-то был
твердо уверен, что все так и было на самом деле.
– Он и раньше перед каждым своим нападением внушал мне
эти образы: я неизменно видел себя в детстве.
– И все это тянется много лет?
– Нет, началось с того времени, как я получил Темный
дар. Он набрасывается на меня, и я сливаюсь с ним, словно со смертной жертвой.
А причиной всему Темный дар. Вампирская кровь стала своего рода валютой,
которой я расплачиваюсь за воспоминания. Он хочет показать мне, что помнит, как
я смотрел на него и тем делал все сильнее в те времена, когда сам еще даже не
умел говорить.
Лестат устроился на стуле по другую сторону стола, и уже
через секунду мне стало не по себе при мысли о том, что он сидит спиной к
двери.
Я поспешил закрыть дверь, затем вернулся, отключил компьютер
от сети, выдернув все вилки из розеток, и предложил Лестату переставить стулья.
– Погоди, братишка, – остановил он меня, едва я
собрался это сделать. – Из-за этой твари ты сейчас не в себе.
Мы снова уселись друг против друга, Лестат – спиной к двери,
ведущей в переднюю часть дома, а я – спиной к своей спальне.
– Неужели ты не понимаешь, он сам хочет стать Охотником
за Кровью? – заговорил я. – Я не могу без ужаса думать ни о нем
самом, ни о том, на что он способен.
Я взглянул на люстру, чтобы посмотреть, не мигают ли
по-прежнему лампочки. Нет, свет их был ровным. Тогда я покосился на компьютер,
желая убедиться, что монитор не светится. Нет, экран оставался темным.
– Он никоим образом не может стать Охотником за
Кровью, – спокойно заявил Лестат. – Прекрати дрожать, Квинн. Посмотри
мне в глаза. Я сейчас здесь, с тобой. Я здесь, чтобы помочь тебе, братишка! А
он исчез и, после того как обжегся, едва ли вернется. Во всяком случае, если и
попытается, то не скоро.
– Но способен ли он чувствовать физическую боль? –
спросил я.
– Разумеется, способен. Он ведь ощущает вкус крови и
испытывает удовольствие – разве нет?
– Не знаю, – пробормотал я. – Надеюсь, ты
прав. – Я чуть не расплакался. Мне безумно нравилось, что он называет меня
братишкой, я дорожил этим милым словом. Так же мило тетушка Куин всю жизнь
зовет меня малышом.
– Возьми себя в руки, Квинн, – сказал
Лестат, – а то ты совсем расклеился.
Он сжал мои пальцы, и я ощутил, каким сильным он может быть,
какие крепкие у него руки. Но сейчас он был нежен и смотрел на меня по-доброму.
– А как же древнее предание, пересказанное в твоих
записках? – спросил я. – Легенда о первых вампирах... о том, что они
были простыми смертными до тех пор, пока в них не вселился дух. Разве не может
это произойти вновь?
– Насколько я знаю, ничего подобного больше не
случалось, – ответил Лестат. – И мы говорим сейчас о том, что было
тысячи лет назад, во времена, когда еще не существовало даже Древнего Египта.
Многие Охотники за Кровью, как ты их называешь, видели духов, как и многие
смертные, и нам на самом деле неизвестно, как все произошло в самом начале.
Приходится полагаться только на легенду, рассказывающую, будто некий сильный
дух вторгся в человека через раны на теле. Полагаешь, у твоего Гоблина хватит
сил или коварства для полного слияния?
Пришлось признать, что не хватит.
– Но кто бы мог подумать, что он станет пить у меня
кровь? – спросил я. – Разве мог я ожидать от него такого страшного
поступка? В ночь перерождения мой Создатель сказал, что впредь Гоблин оставит
меня в покое, поскольку духи, мол, испытывают отвращение к Охотникам за Кровью,
и тогда я узнаю, что такое полное одиночество. "И не будет у тебя больше
призрачных приятелей", – заявил он. И знал, что говорит. Видишь ли,
он сам не обладал способностью их видеть. Настоящий демон!
Лестат закивал, и во взгляде его, обращенном на меня,
читалось сочувствие.
– В основном так и происходит. Призраки избегают
Охотников за Кровью, словно что-то в нас наводит на них ужас, – впрочем,
это понятно. Я сам не знаю точного объяснения. Но кому, как не тебе, знать, что
так бывает далеко не всегда. Многие вампиры видят призраков, хотя я, должен
признаться, не принадлежу к их числу, разве что в исключительных случаях.
– Ты хочешь сказать, что на самом деле не видишь
Гоблина, – удивился я.
– Я и в первый раз тебе говорил, что не вижу
его, – терпеливо ответил Лестат. – Не видел до тех пор, пока он не
выпил кровь. Только тогда я смог различить его силуэт, очерченный кровью. В
этот раз случилось то же самое, и я направил огонь на эту кровь. Ну а что
случилось бы, напади он на тебя вновь? Не думаю, что те крошечные искорки
причинили бы тебе боль. Они ведь мгновенно остывают. Но на всякий случай, если
он вновь объявится, я воспользуюсь другой силой – той, которой ты тоже
обладаешь и которую некоторые называют Мысленным даром. Но не для того, чтобы
прочесть его мысли, а для того, чтобы одной только силой внушения оттолкнуть
его, прогнать навсегда. Защищаясь, он станет слабым, и ему придется
ретироваться.
– Но как же мне оттолкнуть то, что по природе своей
нематериально? – спросил я.
– Он материален, – поправил меня Лестат. –
Просто материя, из которой он состоит, нам неведома. Подумай, как следует.
– При любой попытке оттолкнуть его, – согласно
кивнув, признался я, – что-то происходит в моем сознании, и в следующую
секунду он сливается со мной. Внутри меня разливается блаженство, греховное
наслаждение оттого, что мы с ним едины, и тело, а вместе с ним и душу
охватывает озноб. Это соблазнительное и в то же время подавляющее ощущение тут
же превращает меня в раба Гоблина.
