Лестат почуял мою тревогу, а потом тоже увидел послание,
набранное большими зелеными буквами. Оно проплывало по черному монитору:
"НИКАКОГО ЛЕСТАТА".
От одного взгляда, брошенного на экран, меня словно ударило
током. Я сразу подошел к компьютеру и выключил его.
– Послание от Гоблина, – констатировал Лестат.
Я лишь молча кивнул и замер, словно часовой, у компьютера,
ожидая, что его вот-вот снова включат.
Но этого не случилось.
Чувствуя, как по телу пробегает весьма ощутимый холодок, я
обернулся и где-то в подсознании отметил, что Лестат стоит по другую сторону
центрального стола и наблюдает за мной. Но у меня не было сил как-то
реагировать на это. Тяжелые шторы на окнах раскачивались, а стеклянные подвески
и плафоны люстры под потолком начали позвякивать. В глазах у меня помутнело.
– Прочь от меня, – прошептал я. – Не буду
даже глядеть на тебя, зажмурю глаза, клянусь.
Так я и поступил: крепко-накрепко сжал веки, как делают это
маленькие дети, когда притворяются спящими. Однако в следующий момент я
почувствовал, что теряю равновесие, и вынужден был снова открыть глаза, чтобы
не упасть.
Справа от меня стоял Гоблин – не прозрачный дух, а вполне,
до мельчайших деталей материализовавшийся мой двойник Компьютер был снова
включен: пощелкивала клавиатура, по монитору проплывала череда бессмысленных
буквенных сочетаний, а из небольших динамиков доносился тихий ропот.
Я попытался вновь сомкнуть веки, но мне непреодолимо
хотелось разглядеть собственную копию, одетую, как и я, в кожаную куртку и
черные брюки. Однако в отличие от меня лицо у моего двойника было безумным,
глаза злобно и торжествующе поблескивали, а улыбка больше походила на
клоунскую.
– Я же сказал тебе, Гоблин, убирайся! – вновь
велел я, но это только удвоило его силы, а затем образ начал таять на глазах и
расползаться вширь.
– Позволь мне расправиться с ним! – попросил Лестат. –
Дай свое согласие.
Я в смятении не нашелся, что ответить и словно в тумане
слышал, как Лестат снова и снова повторяет свою просьбу.
Вокруг меня будто обвился удав и постепенно все туже и туже
сжимал свои кольца – впрочем, мне это, конечно же, только почудилось. Зрение
отказало, я весь покрылся холодными мурашками и никак не мог от них избавиться,
все лицо и тыльные стороны ладоней пронзили крошечные иголки. Я попробовал
поднять руки, чтобы избавиться от этого ощущения, но каждой порой обнаженной кожи,
до самого затылка, почувствовал сильную боль.
Меня охватила паника, словно я угодил в гущу пчелиного роя.
Даже веки были в укусах. Я сознавал, что упал на пол, чувствовал под пальцами
ковер, но никак не мог обрести точку опоры и подняться на ноги.
– Братишка, позволь, я заставлю его уйти, – вновь
попросил Лестат.
– Черт с ним! Действуй! – услышал я собственный
голос, хотя казалось, будто эти слова произнес не я, а кто-то другой.
И в тот же момент меня охватило магическое ощущение единения
между мной и Гоблином, когда мы с ним становились неделимыми. Я вновь увидел
комнату, залитую солнцем, деревянный манежик, усеянный игрушками, и стоящего в
нем ребенка, черноголового кудрявого малыша в ползунках – самого себя, а рядом
с этим малышом – его двойника. Мы оба смеемся, ни на что не обращая внимания...
"Смотри, какие красные цветочки на линолеуме, смотри, как светит солнышко,
как летает по воздуху шарик..." Сразу после этого в голове пронеслись
другие образы и отрывочные воспоминания: смех в классе, все мальчики смотрят на
меня, указывают пальцами и перешептываются, а я не перестаю твердить: "Он
здесь, честное слово". И вот он опускает свою руку на мою левую, в которой
зажат карандаш, и пишет своим корявым почерком: "Люблю тебя, Гоблин и
Тарквиний". Приступ наслаждения бьет меня, как разряд тока, и оставляет
бестелесным, лишает души... Что это я – катаюсь по полу?
– Гоблин... – кажется, прошептал я. – Тот,
кому я принадлежал всегда и принадлежу сейчас. Никто не может понять, никто не
способен постичь. – Гоблин, Гоблин, Гоблин!
Удовольствие стало невыразимо сладостным и окатило меня
волной блаженства.
Он отстранялся, оставляя меня холодным, раненым, одиноким –
катастрофически немыслимо одиноким... Он покидал меня.
– Расправься с ним! – на последнем дыхании
произнес я в ужасе оттого, что Лестат может меня не услышать.
И тут глаза мои открылись, и я увидел над собой огромный
расползшийся образ самого себя, гротескное, покрытое волнами ряби лицо, которое
в следующую секунду оказалось как будто составленным из крошечных огненных
точек!
Лестат воспользовался Огненным даром, чтобы сжечь ту кровь,
которую Гоблин у меня забрал, и я услышал, как мой двойник беззвучно стонет и
яростно вопит.
Нет, нет, так нельзя! Ведь это же мой Гоблин! Боже, что я
наделал! Как я мог так поступить, как я мог предать его?! Его вопль походил на
сирену. Меня окропил дождь из крошечных частичек пепла – их словно швырнули в
меня. Уши вновь пронзил невыносимый крик.
В воздухе запахло паленым, как если бы кто-то подпалил
человеческие волосы. Огромный бесформенный образ завис надо мной, затем на один
роковой страшный миг вновь обрел плотность, перестал быть прозрачным и
превратился в моего абсолютного двойника. "Злой дьявол Квинн, злой! Ты
плохой. Плохой!" – бросил он мне в лицо и в следующую секунду исчез за
дверью. Только люстра продолжала поскрипывать на цепи, лампочки мигали, да
тюлевые занавески трепетали на окнах...
Вскоре все стихло.
Я сидел на полу. Мигающий свет стал невыносим. Лестат
подошел, помог мне подняться и ласково провел ладонью по моим волосам.
– Я не мог действовать, пока вы были слиты в одно
целое, – сказал он, – иначе огонь мог бы обжечь и тебя.
– Понятно. – Меня било как в лихорадке. – А
мне и в голову не приходило, что я тоже могу наказать его огнем. Зато теперь он
кое-что узнал. Гоблин очень сообразительный. Теперь он тоже, несомненно,
понимает то, что очевидно для нас с тобой: если я попытаюсь сжечь его, если кто-либо
из нас снова воспользуется против него Огненным даром, он тут же прильнет ко
мне, чтобы и я сгорел вместе с ним.
– Возможно, и так, – согласился Лестат, подводя
меня к стулу с прямой спинкой, стоявшему у стола. – Но ты и правда
думаешь, что он хочет твоей смерти?
