Лестат, если это создание еще больше окрепнет – а судя по
всему, не в моей власти этому помешать, – возможно ли, что оно, так же как
когда-то в древние времена Амель, вторгнется в человеческое существо? Возможно
ли, что таким образом появится родоначальник еще одной разновидности вампиров и
разрастется новое древо?
Уверен, мои вопросы не оставят тебя равнодушным и ты сумеешь
оценить опасность. Только представь, что может случиться, если Гоблин
превратится в убийцу людей! К счастью, пока у него для этого маловато силенок.
Наверное, нет нужды объяснять, почему я боюсь за тех, кого
люблю и кто мне дорог – за своих смертных родственников, равно как, впрочем, за
любого незнакомца, на которого Гоблин в конце концов может напасть.
Мне нелегко делать столь откровенное признание. Ведь я всю
свою жизнь любил Гоблина и с презрением пресекал все обидные речи в его адрес,
заставляя умолкнуть тех, кто чернил его, называя "воображаемым приятелем"
или "глупой навязчивой идеей". В течение многих лет мы были самыми
близкими друзьями и компаньонами, а теперь стали врагами, и я с ужасом ожидаю
его новых нападений, ибо чувствую, что с каждым разом он становится сильнее.
Пока я не охочусь, Гоблин абсолютно мне не докучает и
появляется, только когда по моим жилам начинает течь свежая кровь. Теперь между
нами не существует духовной связи. Мне кажется, тот факт, что я превратился в
Охотника за Кровью, заставляет его терзаться завистью. Похоже, его детский
умишко напрочь утратил прежние знания.
Все это для меня мучительно.
Но позволь мне подчеркнуть: я обращаюсь к тебе не ради себя,
а из страха перед возможным перерождением Гоблина.
Разумеется, я с удовольствием встретился бы и побеседовал с
тобой. А если возможно, то и вступил бы в Сообщество избранных.
Надеюсь, что ты, величайший нарушитель всех законов и
правил, простишь меня за то, что я нарушил твои.
Позволь также надеяться, что ты, которого похитили и
насильно сделали вампиром, по-доброму отнесешься к тому, с кем произошла такая
же история.
Прости меня и за самовольное вторжение в твою старую
квартиру на Рю-Рояль, где я собираюсь спрятать это письмо.
Поверь, я никогда не охотился в Новом Орлеане и не стану
делать это впредь.
Кстати, если речь зашла об охоте... Меня тоже учили
охотиться на преступников и грешников, и я неустанно совершенствуюсь в этом,
хотя пока мои успехи далеко не так хороши, как хотелось бы. Я также постиг
искусство насыщения "парой глотков", как ты это элегантно называешь,
и часто захаживаю на шумные вечеринки, где, не привлекая к себе внимания,
быстро перехожу от одного гостя к другому и ловко, незаметно для остальных
насыщаюсь.
Но в целом мое существование наполнено одиночеством и
горечью. Если бы не мои смертные родственники, оно вообще было бы
непереносимым. Что касается моего Создателя, то я избегаю как его самого, так и
всю его компанию, причем не без причины.
Вот о чем мне хотелось бы тебе поведать. На самом деле у
меня в запасе множество историй, которыми я жажду поделиться в надежде, что они
удержат тебя от желания уничтожить меня. А знаешь, мы могли бы сыграть в игру.
Давай встретимся, и я начну рассказывать, а как только произнесу что-то для
тебя неприятное, ты тут же убьешь меня.
Но если серьезно, меня в первую очередь беспокоит Гоблин.
Прежде чем я закончу это послание, позволь сказать вот что:
в течение всего года, прошедшего с тех пор, как меня сделали Охотником за
Кровью, я читал твои записки, пытаясь извлечь из них для себя что-либо
полезное, и у меня часто возникало искушение отправиться в Обитель Таламаски,
Оук-Хейвен, что находится поблизости от Нового Орлеана, и попросить там совета
и помощи.
В детстве, мальчишкой, – хотя с тех пор прошло не так
уж много времени – я знал одного агента Таламаски, обладавшего способностью
видеть Гоблина так же ясно, как и я. Это был добрый рассудительный англичанин
по имени Стирлинг Оливер. Он объяснял, в чем именно состоит мой дар, и
предостерегал, что в будущем, возможно, я не смогу его контролировать. Мне не
понадобилось много времени, чтобы проникнуться к Стирлингу глубочайшей
симпатией.
А еще я глубоко полюбил юную особу, сопровождавшую Стирлинга
в тот момент, когда я с ним познакомился, – рыжеволосую красавицу с весьма
мощными экстрасенсорными способностями, которую Таламаска с радостью приняла в
свои ряды. Так вот, она тоже видела Гоблина.
Теперь эта девушка для меня недосягаема.
Она из клана Мэйфейров, наверняка тебе знакомого, –
того самого семейства сильных экстрасенсов, которые почему-то предпочитают
называть себя ведьмами, – хотя, скорее всего, и по сей день ничего не
знает о твоей подруге и компаньонке Меррик Мэйфейр.
Так или иначе, в ее происхождении и талантах сомневаться не
приходится, и я поклялся больше никогда с ней не видеться, ибо она сразу поняла
бы, что со мной произошла катастрофа, а я не могу позволить, чтобы таящееся во
мне зло затронуло ее хотя бы косвенно.
Меня несколько удивило, что Таламаска в конце концов
обратила свои действия против Охотников за Кровью. Я слышал об этом от своего
Создателя, но не верил ему, пока не прочел твое повествование.
Трудно представить, что эти великодушные люди решили
нарушить нейтралитет по отношению к нашему племени, свято соблюдавшийся в
течение целого тысячелетия. Мне казалось, они чрезвычайно гордятся своей
благожелательностью ко всему неизведанному, своими мирскими взглядами и
независимостью от религиозных предрассудков и неустанно пекутся о том, чтобы
создать о себе доброе мнение.
Конечно же, путь в Таламаску теперь для меня закрыт. Иначе
ее агенты могут стать моими заклятыми врагами. Впрочем, они уже и есть мои
заклятые враги! Благодаря моему прошлому с ними общению они точно знают, где я
обитаю. Но что более важно, я не имею права обращаться к ним за помощью, потому
что ты этого не желаешь.
Сообщество избранных не хочет, чтобы кто-либо из нас попал в
руки ученых ордена, которые спят и видят, как бы поближе подобраться к нам и
досконально изучить нашу сущность.
Что же касается моей рыжеволосой любви, то позволь
повториться: я даже не мечтаю о том, чтобы приблизиться к ней, хотя меня не
единожды посещала мысль, что сверхъестественные способности этой Мэйфейр могли
бы помочь каким-то образом покончить с Гоблином раз и навсегда. Но пойти на это
– значит наверняка привести ее в замешательство и испугать, а я ни за что на
свете не позволю себе вмешаться в ее человеческую судьбу, как когда-то
вмешались в мою. Сейчас я как никогда прежде ощущаю пропасть, лежащую между
нами.
Так что, если не считать смертных родственников, я
совершенно один.
