Рабы попрыгали в воду.
"Нет, на лодке будет быстрее", – настаивал я.
Гребцы побросали весла, лодка перевернулась. Я начал тонуть.
Волны то поднимались, то опускались. Я наглотался воды. Снова прогремели жуткие
раскаты грома.
Я проснулся. Нет, я не стану смотреть этот сон! Меня охватил
ужас. Мне показалось, что я оказался в чьих-то чужих объятиях. А затем, на фоне
ярко-синего ночного неба, я разглядел на балконе какую-то фигуру и сразу понял,
что это Петрония.
"Ты дьявол!" – выкрикнул я и, вскочив с постели,
бросился на балкон, только никакой фигуры там уже не было. Трясясь от ярости, я
стоял, вцепившись в перила, и вглядывался в темноту, преисполненный ужаса,
какого еще не знал в жизни, и злобы.
Я не мог подчиниться этим страхам и в то же время не мог с
ними покончить. Наконец, схватив халат, я вышел из номера и направился в люкс
тетушки Куин. На мой стук вышла Синди, наша милая сиделка.
"Тетушка Куин, я должен спать с тобой, – с этими
словами я метнулся к ее кровати. – Мне приснился кошмар. Это все творит
злобная Петрония".
"Забирайся сейчас же сюда, мой бедный
малыш", – велела тетушка.
Я так и сделал.
"Тихо, тихо, мой дорогой, не бойся, – сказала
она. – Ты весь дрожишь! Постарайся уснуть. Завтра мы отправимся в
Торе-дель-Греко, накупим множество красивых камей, и ты сможешь мне, как
обычно, помочь".
Синди снова легла в кровать. Занавески на раскрытых окнах
развевались. В обществе этих двух женщин мне стало спокойно, и я снова уснул,
мечтая о ферме Блэквуд, мечтая о Моне и о том, как с нами будет жить Томми,
мечтая о многом – только не о плохом, только не о призраках, злых духах,
темноте, беде, смерти.
Неужели Петрония действительно побывала там? Неужели это
были ее чары? Я этого никогда не узнаю.
Но позволь мне завершить историю наших счастливых скитаний.
Все-таки настал момент, когда нам пришлось вернуться домой.
Тетушка Куин не могла больше продолжать путешествие.
Просто-напросто она слишком ослабла, и давление у нее подскочило. Она успела
вывихнуть себе запястье, и кто знает, может быть, следующий вывих пришелся бы
на лодыжку, вообще лишив ее возможности передвигаться? А еще она боролась с
каким-то видом артрита, от которого у нее начали распухать суставы. Упадок сил
одержал над ней верх. Она уже не поспевала за собственным ритмом и сердилась на
свою слабость.
В конце концов Синди, сиделка, решительно заявила:
"Я в восторге от этих отелей не меньше, чем остальные,
но ваше место дома, тетушка Куин! Еще немного, и вы, окончательно обессилев,
просто упадете! Вы не можете продолжать такую жизнь, как сейчас".
Я присоединил свой голос к голосу Синди, а вслед за мной и маленький
Томми, который к этому времени подрос, превратившись в симпатичного
двенадцатилетнего мальчишку; под конец и Нэш выступил со своей торжественной
декларацией:
"Миссис Маккуин, вы держались отважно, но сейчас пришла
пора удалиться на покой в Блэквуд-Мэнор и воцариться там мудрой и веселой
правительницей, которая, как мы все знаем, никогда не склоняется от
невзгод".
Мы жили в Каире, когда было принято это решение, и прямо
оттуда вылетели в Рим, где начинались наши приключения, чтобы провести напоследок
еще несколько дней в отеле "Хасслер". К этому времени я уже понял,
что поступил необдуманно, не предложив вернуться раньше, – я, видишь ли,
опасался обвинений в том, что блюду собственные интересы, спешу увидеть свою
любовь, Мону.
Мысли о Моне меня действительно волновали. Вот уже больше
двух недель как она не отвечала на мои электронные послания.
Как только мы расселились в отеле – я получил огромный люкс
с очень длинной и широкой террасой, как раз под тетушкой Куин, занявшей
пентхаус вместе с Синди, – я попытался дозвониться до Моны по телефону, но
трубку сняла Роуан, которая была сдержанна на слова и несколько сурова.
"Она сейчас в больнице, Квинн, проходит кое-какое
обследование, – услышал я в трубке. – И пробудет она там еще
несколько месяцев. Увидеться с тобой она не сможет".
"Бог мой, это значит, ей стало хуже! – воскликнул
я. – Роуан, скажите правду. Что с ней такое?"
"Не знаю, Квинн, – ответила Роуан своим
притягательным хрипловатым голосом. – Врачу тяжело произносить такие
слова. Можешь мне поверить. Но я действительно не знаю. Поэтому мы и взяли ее
на обследование. У нее сдает иммунная система. Стоит кому-то чихнуть в одной с
ней комнате, и она тут же заболевает двусторонним воспалением легких".
"Боже милосердный, – пролепетал я. Как всегда,
правда Роуан показалась мне чересчур суровой. Но я все-таки сказал себе, что
должен выслушать ее до конца. – Почему мне нельзя поговорить с Моной по
телефону?"
"Я не хочу, чтобы она сейчас расстраивалась,
Квинн, – ответила Роуан. – А если она узнает, что ты собрался домой,
то обязательно расстроится из-за того, что ей нельзя будет тебя увидеть. Вот
почему она сейчас в изоляции. Укрыта от всего мира в капсуле. В палате она
пользуется телевизором и видеомагнитофоном, там у нее целый запас коллекционных
фильмов. Она ест попкорн, мороженое и шоколад и запивает все это молоком. Она
знает, что ты отлично проводишь время в Европе. Пусть все так и остается".
"Но, Роуан, – взмолился я, – она ведь
получает мои письма по электронной почте!"
"Нет, Квинн, она отдыхает. Я отобрала у нее
компьютер".
Я был взбешен. Просто взбешен. Наконец-то мы собрались
домой, но видеть Мону, оказывается, нельзя. Но самая плохая новость – это то,
что она больна! Возможно настолько больна, что даже не способна работать на
компьютере!
"Роуан, послушайте, она давно в таком состоянии? Она
что – скрывала от меня правду?"
В трубке наступило долгое молчание, а затем Роуан со своей
характерной прямолинейностью ответила:
"Да, Квинн, я бы сказала, именно это она и делала. Но
мне кажется, ты и сам все знал, когда уезжал. Ты знал, что она проходит
постоянное лечение. Временами ее состояние становилось стабильным. Но она так
ни разу полностью не восстановила утраченные силы".
Я охнул. Не знаю, было ли это слышно на том конце провода.
"Я должен увидеться с ней, когда вернусь", –
сказал я.
"Мы устроим это, – ответила Роуан, – как
только представится возможность. Но не сразу".
