Клем прекрасно сознавал, что делает, когда всадил в эту
сделку свои сто тысяч, и он был не дурак, по словам Грейди, но я велел юристу
вернуть ему всю сумму и покончить с этим. Что касается Пэтси, то если ей нужны
деньги, пусть он и ей даст. Грейди ответил, что деньги ей нужны и что он
немедленно выполнит все мои распоряжения.
Под конец разговора я поинтересовался у Грейди, добилась ли
Пэтси хоть какого-то успеха со своей музыкой, и услышал в ответ, что в
последнее время она очень успешно гастролирует по хорошим клубам, играя в Доме
Блюза
[31]
по всей стране. Ее альбомы расходятся большими
тиражами, примерно триста тысяч экземпляров. Но это ничто по сравнению с
миллионным тиражом, который она жаждала продать и который ей было необходимо
продать, чтобы достичь настоящей славы. Она просто переоценила свою
известность, когда решила снимать то видео. Чуть-чуть с ним поспешила.
Я не осмелился прямо справиться о ее здоровье, а потому
спросил просто:
"Вы видели ее в последнее время?"
"Да, – ответил Грейди. – Ее недавно показали
в "Остин-Сити Лимитс"
[32]
. Как всегда, выглядит
прекрасно. Твоя мать всегда была хорошенькой. Я уже так стар, что могу это
сказать, как ты считаешь?"
"Да, сэр", – ответил я.
Выходит, дома все по-прежнему, Пэтси осталась сама собой.
Теперь, когда я рассказал обо всем, что относится к тому
периоду, позволь мне вернуться к Помпеям.
Разумеется, мне не терпелось увидеть знаменитые развалины,
но я не мог забыть, как меня заколдовала Петрония, когда явилась в
Блэквуд-Мэнор. У тетушки Куин тогда создалось собственное впечатление о гостье,
далекое от моего паникерства. Мы обсудили с ней Петронию несколько натянуто:
тетушка все никак не могла простить меня за публичное обличение гостьи, ей не
верилось, что Петрония – не человек и что эта самая Петрония утопила в болоте
два трупа.
Что касается меня, то я верил всему и хотел увидеть, не
вызовут ли руины Помпеи – раскопки целого города, некогда погребенного под
пеплом и камнями, – в моем воображении те образы, которые когда-то мне
внушила Петрония.
Нет, я не отделался от Петронии.
У меня дома к этому времени закончилась отделка Хижины
Отшельника, потребовавшая сотни тысяч долларов, и я уже успел получить целые
пачки цветных фотографий, запечатлевших поразительный маленький домик.
Внутренние балки были смело выкрашены позолотой, по блестящим мраморным полам
были раскиданы восточные ковры, отобранные мною по каталогу, некоторые предметы
убранства я даже заказывал по междугороднему телефону в магазине Гурвица Минца
в Новом Орлеане. Теперь в доме стояли торшеры и бархатные диваны. Туда же
доставили и гарнитур стульев с выгнутыми спинками. Все современные удобства
были сосредоточены в просторной ванной. Новые застекленные окна сияли чистотой.
Аллен не раз сообщал мне, что "кто-то" использует
дом по вечерам, а утром они находят книги на столе (но никогда их не трогают),
а еще использованные свечи и пепел в камине. Значит, мой партнер вернулся. А
чего другого я ожидал? Разве я не капитулировал, исполнив каждое его
требование? Кто первый придумал все эти переделки? Разве не я?
Я, как глупец, поддался на чары.
А еще я был вне себя от ярости. И слишком молод, возможно,
чтобы понять разницу между первым и вторым.
Итак, во время нашего третьего посещения Италии я приехал в
Помпеи, незадолго до окончания нашей славной одиссеи, я был настроен по-боевому
и преисполнен любопытства, решив наконец осмотреть легендарную
достопримечательность.
Тетушка Куин, скорее всего, даже не помнила ту завораживающую
историю Петронии о давних событиях. Нэш в разговоре со мной упомянул о ней, не
придав особого значения. Томми и Синди, сиделка, просто радовались возможности
посмотреть самые известные развалины в мире.
Выехав на личном автомобиле из роскошного отеля в Неаполе,
мы оказались в городе в начале дня. Неспешно прогулялись по узким каменным
улочкам с неровными тротуарами, зная, что вернемся сюда и завтра, и
послезавтра, и куда бы я ни взглянул, отовсюду до меня доносились отголоски
слов Петронии. Солнце ярко светило, и Везувий казался молчаливым и неопасным,
обычная сизоватая гора, а не что-нибудь другое, способное разрушить в течение
полудня этот городишко, небольшую ячейку, в которой обитало множество людей.
Мы входили во многие частично отреставрированные дома,
иногда слегка, с огромным почтением дотрагивались до их стен или вообще ничего
не трогали. Повсюду стояла тишина, хотя туристы все время сменяли друг друга, и
мне было трудно приподнять саван смерти, окутавший город, чтобы представить его
снова живым.
Тетушка Куин отважно повела нашу маленькую компанию в Дом
Фавна и на Виллу Тайн. Под конец мы попали в музей, и там я увидел белые
скульптуры, созданные природой, – это были люди, погибшие под пеплом. От
них ничего не осталось, кроме отпечатка тел. Гипс, залитый в эту готовую форму,
обессмертил их в последние минуты, и меня так тронули эти безликие фигуры,
застигнутые внезапной смертью, что я чуть не расплакался.
В конце концов, мы вернулись в наш отель и разошлись по
номерам. Ночное небо над Неаполитанским заливом вспучилось от тысячи звезд. Я
открыл дверь на балкон и, взглянув на залив, посчитал себя одним из самых
счастливых людей на свете. Я долго простоял у каменной балюстрады, наслаждаясь
довольством, словно я уже победил и Петронию, и Гоблина, и Ревекку и мое
будущее принадлежало только мне. Мона прекрасно поживала. Даже тетушка Куин
казалась бессмертной – она никогда не умрет, пока я жив. Всегда будет со мной.
Потом я почувствовал усталость, что меня тоже порадовало.
Надев привычную фланелевую рубашку, хотя в ней было чересчур тепло в эту
прелестную ароматную ночь, я прилег на прохладную подушку и погрузился в сон.
Через несколько секунд, как мне показалось, я уже был в
Помпеях: бежал, толкая перед собой упирающихся рабов, которые никак не хотели
поверить мне, что гора скоро выплеснет на нас свою ярость и разрушит здесь все,
забрав себе наши жизни. Мы промчались через городские ворота и выбежали на
морской берег, где нас ждала лодка. Как только мы выплыли в открытое море,
началось извержение, небо потемнело, все вокруг окутал черный пар. С горы
донесся чудовищный рев. Лодки на волнах закачались.
"Продолжайте грести!" – прокричал я.
Люди вопили и визжали.
"Шевелитесь!" – молил я.
