Наконец было решено, что наш поверенный Грейди Брин возьмет
всю бухгалтерию на себя, чтобы Жасмин занималась только общим руководством и
приемом гостей. Последнее решение вроде бы успокоило Жасмин. При таком раскладе
она могла бы получать свой процент, не боясь, что заключила сделку с дьяволом.
А тем временем мы все в один голос твердили, как она красива, как воспитанна,
уверяли, что она знает гораздо больше, чем нужно для этой работы. Однако все
наши старания, вопреки надеждам, принесли мало результатов.
Клем и Большая Рамона пообещали во всем ее поддерживать и
после долгих поцелуев, объятий и слезных (со стороны Жасмин) прощаний мы
наконец выехали в Новый Орлеан на длинном лимузине тетушки Куин.
Мы сделали короткую остановку в отеле, где заняли
фантастические номера, и сразу отправились в "Гранд-Люминьер".
Заметив меня, Мона вскочила из-за стола и бросилась в мои объятия, так что мне
позавидовал каждый мужчина, видевший это. На ней была одна из ее свободных
белых блузок, вся в оборочках и бантиках на запястьях, но я все равно разглядел
на воспаленной правой руке пластырь с прикрепленной под ним трубочкой для
внутривенного вливания.
Я сел за ее столик, присоединившись к компании Мэйфейров, и
поведал вполголоса о том, что доктор предупредил тетушку Куин – это будет ее
последняя поездка в Европу.
"Я абсолютно не против, чтобы ты ехал, наоборот, я
полностью за, – сказала Мона. – Ты должен, просто должен поехать. У
меня все хорошо. Состояние стабильное. Смотри, сегодня меня вновь подключат к
аппаратуре. – Она подняла забинтованную руку. – Не хочешь пройти в
мою палату? Должна тебя предупредить, зрелище не очень приятное..."
"Я пойду. Никогда еще не занимался любовью с кем-то,
подключенным к аппаратуре".
"Хорошо, – сладостно прошептала Мона, –
потому что я приготовила три или четыре детских одеяльца, чтобы их испортить, а
потом мы почитаем друг другу "Гамлета". У меня здесь режиссерская
копия Кеннета Брана со всеми его пометками, так что мы сможем притвориться,
будто заново смотрим картину. Ты прочтешь монолог Гертруды, где она
рассказывает, как утонула Офелия, а я вытянусь на подушке как мертвая. Я успела
раскидать цветы по всей кровати. Я навсегда останусь Офелией", –
вздохнула Мона.
"Нет, ты моя Бессмертная Офелия, – сказал
я, – я так и стану обращаться к тебе в своих письмах из Европы. Это будет
твое имя для электронного адреса на компьютере. Мне кажется, лучшего имени я и
не слышал".
Я рассказал Моне, как совсем недавно пересмотрел этот фильм
по телевизору только ради одной сцены с Офелией.
"Как здорово, что нам обоим это нравится, – сказал
я, – но ты будешь Бессмертной Офелией потому, что никогда не утонешь, ты
ведь сама это понимаешь? Ты Офелия, которая "почует беду" и всегда
будет плыть по ручью, напевая "обрывки песен"".
Мона рассмеялась и ласково поцеловала меня.
"Ты действительно знаешь все слова, – сказала она. –
Как я тебя люблю за это. И насчет электронной почты – почему я сама не
додумалась? Конечно, мы будем переписываться по электронной почте, а еще
посылать обычные письма Нам придется печатать наши послания, и тогда наша
переписка станет такой же знаменитой, как послания Элоизы и Абеляра
[28]
".
"Вот именно, – сказал я, слегка
содрогнувшись. – Но я бы не хотел, чтобы это была такая же долгая и
невинная переписка, моя любовь. Я вернусь домой, ты вылечишься, и мы скоро
окажемся в объятиях друг друга. – Я тут же рассмеялся. – Кстати, ты
знаешь, что за любовь к Элоизе Абеляра кастрировали? Мы ведь не хотим, чтобы со
мной случилось что-нибудь столь же ужасное".
"Это метафора для твоего обуздания, Квинн, ты ведь
понимаешь, что нам не быть с тобой Офелией и Гамлетом при других
обстоятельствах, – если представить, что его отца не убили".
Я снова и снова целовал ее с огромной нежностью.
""Как род людской хорош! Прекрасен мир таких
людей!"
[29]
– процитировал я. – В целом мире не
найти второй такой юной девушки, которая знала бы так много", –
сказал я.
"Ты должен поговорить со мной о фондовой бирже, –
заявила Мона, сверкнув прекрасными зелеными глазами. – Я просто обалдеваю
от того, что "Мэйфейр и Мэйфейр" настаивают, что и впредь будут
управлять моими миллиардами. Я знаю про акции и облигации больше, чем кто-либо
в их фирме".
В это время к столику подошел Стирлинг. Только тут до меня
дошло, что я даже не поздоровался с красавицей Роуан и здоровяком Майклом. Я поспешно
исправил оплошность, наслаждаясь теплотой, с которой мы все обменялись
приветствиями, а затем я поспешил объяснить Стирлингу, что семейство покинуло
Блэквуд-Мэнор, так что если Петронии захочется отыскать нас, то ей придется
проделать путь до отеля "Виндзорский двор".
"А черноголовый маленький джентльмен, сидящий вон
там, – это Томми?"
"Совершенно верно. Вскоре он станет Томми Блэквудом. Мы
отправимся в Европу сразу, как только получим его паспорт. Если удастся,
попробую изменить его имя в паспортном бюро. Посмотрим, что можно сделать с
небольшим увещеванием".
"Дайте мне знать, если что-то не получится, –
сказал он. – Таламаска способна помочь".
Обед прошел для нас за разными столами, мы не стали
объединяться. Я решил, что так будет лучше. Мне хотелось, чтобы Нэш и тетушка
Куин получше узнали Томми, тем более что парнишка отлично держался в новой
обстановке. Не дичился, не был перевозбужден и проявил тот незаурядный ум,
который я в нем заподозрил при нашей первой встрече. Слава богу, любимыми его
предметами оказались литература и история. Математика у него шла хуже, но все
равно и в ней он делал успехи. В общем, католическое обучение дало свои плоды,
и Нэш с тетушкой Куин оба были в восторге от мальчика – впрочем, я на это и
надеялся.
После того как все мы полакомились "обалденными"
десертами, я подвел Томми к столику Мэйфейров и Стирлинга, чтобы представить
его, и мальчишка вел себя безукоризненно. Потом мы договорились, что моя
дорогая компания вернется в гостиницу, а я отправлюсь с Моной в ее палату.
Но прежде я обнял Гоблина и прошептал ему на ухо:
"Ступай с ними. Не отходи от них ни на шаг. И сразу
возвращайся ко мне, если появится Петрония".
Гоблин удивился, но, покорно кивнув, сразу исчез.
