Что касается таинственного Чарли, ушедшего из жизни Терри
Сью, то, по словам Грейди, парень был "не так уж плох", но младенец
на руках Терри Сью был не его – вот Чарли и взыграл, почему, мол, настоящий
отец не хочет объявиться, а кто этот отец – до сих пор было не ясно.
Я посоветовал Грейди провести тест ДНК и определить, не был
ли зачат этот младенец Палашкой. Мне казалось, тест необходим. Во мне сидело
глубокое подозрение, что Папашка причастен к рождению младенца, зачатого вскоре
после смерти Милочки, и что Чарли просто не знал, как с этим быть.
"Послушайте, Грейди, – сказал я, – ситуация
такова, что ее никогда нельзя будет выправить полностью, но мне кажется, что мы
можем хотя бы немного ее изменить. Если в этом новом доме мужчины по-прежнему
будут сменять друг друга – тут мы бессильны что-то сделать. По крайней мере,
благодаря нам Терри Сью станет независимой. А это значит, что ей не придется
больше мириться с тем, кто ей не по душе. Просто выплачивайте ей регулярно
деньги, а что она с ними будет делать – нас не касается. Если она будет морить
голодом ребятишек, тогда мы станем выдавать деньги на продукты непосредственно
экономке. А еду готовить и подавать сможет няня. Так все и устроим, если нам
больше ничего не помешает".
Чем я не поделился с Грейди – так это своей мечтой, что
однажды Томми переедет жить в Блэквуд-Мэнор. А еще я мечтал, что Томми
отправится путешествовать по миру вместе со мной, Моной, тетушкой Куин и Нэшем.
Я мечтал, что Томми когда-нибудь станет блестящим ученым и, кто знает, может
быть, даже блестящим живописцем. Может быть, Томми найдет исчезнувшую
Атлантиду. В общем, я мечтал, что он когда-нибудь официально станет Блэквудом.
Я также не посвятил Грейди в то, как сильно осуждал Папашку,
хотя пытался этого не делать, за то, что тот оставил своего сына, Томми, в этом
убожестве, и за то, что он проявил такую черствость к этой женщине, Терри Сью.
Хотя, впрочем, могло быть и так, что я по своей молодости не все понимал.
Только когда с делами было покончено и я почти доехал на
своем "мерседесе" до дома, я вспомнил, что обещал отвезти маленькую
Бриттани в бакалейный магазин. Тогда я сказал Аллену, что ему придется вернуться,
доставить маленькую Бриттани к бакалейщику и сделать существенные запасы.
Разумеется, он не удержался от язвительных замечаний, но, в
общем, отнесся к поручению благосклонно и даже сказал, что вернется за
маленькой Бриттани на грузовичке, отвезет ее, куда она только захочет, и купит
все – от супа до орехов.
Итак, со второй задачей Возмужания было покончено. Я
приступил к третьей.
Вернувшись домой, принял душ, переоделся в свой лучший
костюм от Армани, бледно-фиолетовую рубашку, нацепил счастливый галстук от
Версаче и, с пылающим сердцем и туманной головой, отправился повидать свою
возлюбленную Мону Мэйфейр, сделав только одну остановку у цветочной лавки на
Сент-Чарльз-авеню, чтобы купить ей большой букет маргариток и других весенних
цветов. Этот букет казался мне таким свежим, неброским, красивым, и мне
хотелось с нежностью передать его прямо ей в руки. Я мечтал о ее мягких
поцелуях, пока продавщица оборачивала цветы бумагой, и, когда я вел машину к
дому Мэйфейров на углу Честнат-стрит, я уже считал секунды до нашей встречи в
два часа.
Глава 30
Если в тот день кто-то был больше влюблен, чем я, хорошо бы
поговорить с этим человеком и услышать доказательства из его или ее собственных
уст. Я буквально летал от счастья. Припарковал машину в полуквартале от дома,
чтобы меня не заметили злобно настроенные Мэйфейры, а затем с букетом в руке
(обертку цветочницы я смял, сделав что-то вроде бумажной манжетки на стеблях) я
приблизился к воротам, пройдя вдоль забора под густыми зарослями лагерстремии,
сплошь в цвету.
Весь Садовый квартал благоухал цветами, а улицы были
абсолютно безлюдны, так что я не встретил ни одного лица, не знающего, что
такое любовь.
Что касается Гоблина, когда он появился рядом, я твердо
заявил ему, что должен выполнить эту миссию один, что ему нужно сейчас уйти,
если он не хочет, чтобы я перестал с ним разговаривать.
"Я люблю тебя, как уже не раз говорил. Дай мне время
побыть с Моной", – сурово сказал я.
К моему изумлению, он ласково чмокнул меня несколько раз в
щеку и, прошептав "Au revoir", послушно исчез. У меня осталось
хорошее послевкусие, щемящее чувство доброжелательности и душевной щедрости,
такой же ощутимой, как легкий ветерок.
Разумеется, я надеялся, что Мона будет ждать меня с
рюкзаком, чемоданом и паспортом в руке.
Но как только я достиг кованых ворот, ко мне вышел высокий
элегантный мужчина, вдребезги разбив мои надежды незаметно удрать с Моной, хотя
его живое лицо было полно сострадания.
Он был строен, этот записной франт, с преждевременной
сединой в кудрявых волосах и быстрыми острыми глазками. Одет он был подчеркнуто
щеголевато, хотя и в старомодный костюм, словно специально скроенный для
какой-то драмы девятнадцатого века, но первой или второй половины – не знаю.
"Входи, Тарквиний, – произнес он с французским акцентом
и повернул медную ручку, хотя Мона в тот раз использовала ключ. – Я тебя
ждал. Очень рад твоему приходу. Входи же, прошу. Нам нужно поговорить. Пройдем
в сад, если не возражаешь".
"Но где же Мона?" – спросил я, стараясь изо всех
сил не выходить за рамки вежливости.
"Не сомневаюсь, она сейчас расчесывает свои длинные
рыжие волосы, – ответил он с неподражаемой интонацией, – чтобы потом
свесить их с балкона, – он указал на железные перила балкона, – и
заманить тебя к себе, как Рапунцель
[26]
заманила
отвергнутого колдуньей принца".
"Значит, я отвергнут?" – спросил я, стараясь не
поддаваться его очарованию, что было сложно.
"Кто знает? – произнес он со вздохом уставшего от
жизни человека, но продолжая задорно улыбаться. – Идем, и называй меня дядя
Джулиен, если не возражаешь. Я твой дядя Джулиен – и это так же точно, как то,
что твоя тетушка Куин вчера вечером обнимала Мону. Кстати, это был потрясающий
подарок – камея. Мона всегда будет ее хранить как самую большую драгоценность.
Можно тебя называть Тарквиний? Впрочем, я уже тебя так назвал, не спросив
разрешения. Так я могу пользоваться твоим доверием до такой степени, чтобы
обращаться к тебе по имени?"
"Вы ведь меня пригласили, не так ли? – ответил
я. – Уже за одно это я вам очень признателен".
