Мне следовало бы вести себя осторожнее. Следовало бы
отказаться от авантюры. Мне следовало бы возненавидеть его до отвращения. Но
то, что я сказал тетушке Куин, было правдой. Я сам хотел восстановить Хижину. Я
хотел возродить ее, и одна из моих самых больших проблем разрешилась сама
собой. Теперь не стоило ломать голову, как быть с таинственным незнакомцем. Мне
не нужно было отвоевывать у него это место. Теперь мы стали партнерами. Итак, я
продолжал. Неужели в мою душу закралась любовь к этому монстру? Неужели это и
была моя тайная правда?
Я даже вспомнил совет незнакомца отвадить наемных рабочих от
острова, вернее, окутать остров завесой тайны, и внес этот пункт в план. Затем
я написал, что следует сделать в первую очередь – почистить и отполировать
мавзолей, строго-настрого запретив впредь его открывать. Наконец я завершил
свой план реконструкции. И отпечатал нужное количество экземпляров. После этого
я набросал эскиз роскошной гранитной ванной, которую следовало пристроить к
круглой Хижине Отшельника, шириной не более одного окна. Сделав четыре копии
эскиза с помощью факса, я покончил с официальной документацией.
В эту самую секунду Гоблин заговорил:
"Это зло, Квинн, – сказал он. – В любом
случае, Квинн-Гоблин умрет".
Я обернулся и, взглянув на Гоблина, увидел то же холодное
непроницаемое выражение, которое часто замечал у него последние несколько дней.
Не было в его лице ни прежней любви, ни теплоты, ни озорства.
"Что это значит – Квинн-Гоблин умрет? – спросил
я. – Мы этого не допустим, старина. Ни за что. Обещаю. Ты ведь понимаешь
меня? Эти слова идут от сердца".
"Ты всем нужен, – продолжал Гоблин на одной
ноте. – Ты нужен Моне. Ты нужен Ревекке. Ты нужен тетушке Куин. Ты нужен
Нэшу. Ты нужен незнакомцу. Куда ни поверни – Квинну-Гоблину конец".
"Нас никому не разлучить, – доверительно сказал
я. – Возможно, они просто не подозревают, насколько сильна между нами
связь. Но мы-то с тобой это знаем".
Он по-прежнему глядел холодно, а потом очень медленно
растворился в воздухе. У меня появилась твердая уверенность, что он ушел по
собственной воле, а не потому что был вынужден, и что он хотел уколоть меня
своим уходом, – и я действительно почувствовал боль.
"Все, что я сказал тебе, – правда, – вслух
произнес я. – Только ты можешь заставить нас умереть, только ты можешь
разделить нас, если решишь оставить меня".
Где он тогда был – далеко или близко – слышал он меня или
нет, понятия не имею. Впрочем, в ту минуту я так волновался, что мне было не до
Гоблина.
Я поспешил вниз, чтобы отдать копию плана тетушке Куин,
которая отнеслась к моей идее вполне доброжелательно, а потом отправился к
флигелю, где опустил экземпляр в почтовый ящик Аллена. Аллен был бригадиром
мастеровых, как я уже говорил. Ему предстояло наблюдать за проведением работ.
Из вежливости я оставил копию и в ящике Клема – все-таки Клем выполнял
обязанности босса, – затем отправился обратно к дому.
Пересекая заднюю террасу, я почувствовал приступ
головокружения. Сейчас, оглядываясь назад, когда я вспоминаю звездное небо и
теплый воздух, свет, струящийся из кухонной двери, когда я вспоминаю тот
душевный подъем, я вспоминаю заодно, каким я тогда был оживленным, как сильно
любил Мону и как глупо разволновался от встречи с таинственным незнакомцем, а
еще я почему-то считал себя непобедимым, хотя налицо были все доказательства,
что это не так.
Странные слова Гоблина ничего для меня не означали,
абсолютно ничего. Скажу больше, я заподозрил его в самой примитивной ревности,
а все его недавнее поведение заставило меня усомниться в его любви. Да, я
действительно от него отстранялся. Да, Гоблину-Квинну предстояло умереть.
Это должно было случиться, потому что наступал период
Возмужания.
И на поле битвы Возмужания Мона была моей Принцессой, а
Таинственный Незнакомец превратился в темного рыцаря, скачущего рядом со мной
или даже навстречу мне в рыцарском поединке, правила которого я только сейчас
начал изучать.
Нам с темным рыцарем еще предстояло как следует
познакомиться. Мы обязательно побеседуем в Хижине Отшельника. Я разгадаю секрет
той иллюзии, когда тела исчезали в темной воде. Я обнаррку, что это был всего
лишь сон. Такое злодеяние ничем другим и быть не могло – только сном. Возьмем,
к примеру, Ревекку. Ревекка всегда приходила во сне. Что еще можно было сделать
для бедняжки? Разумеется, я не мог ей дать "жизнь за жизнь, смерть за
смерть".
Я вернулся к себе наверх. Окна закрыты. Гудит кондиционер.
Никаких признаков Гоблина. Подойдя к окну, я бросил взгляд на западную лужайку
и там, вдалеке, при лунном свете разглядел расплывчатые светлые очертания
кладбища. Я помолился за Ревекку, чтобы ее душа оказалась на небе с Богом.
Неохотно я лег спать, устроившись рядом с Большой Рамоной, а
когда проснулся в рассветных сумерках, меня ожидали нелегкие задачи возмужания.
Глава 29
Для начала мне предстояло съездить в Хижину Отшельника, но я
был не настолько глуп, чтобы думать, будто сумею в одиночку забрать
проржавевшие цепи. Я взял с собой Аллена. Обитатели флигеля всегда выходили на
работу около шести, чтобы к трем освободиться, и, когда я сказал ему, куда мы
отправимся, он очень оживился и чуть ли не прыгнул в пирогу.
Аллен по своему характеру всегда был и остается человеком,
для которого все в жизни – сплошное удовольствие. Это большой грузный человек с
аккуратной седой шевелюрой, зачесанной на одну сторону, он носит очки в
серебряной оправе и всегда улыбается. На рождественских вечеринках ему всегда
достается роль Санта-Клауса, которого он играет с огромным успехом.
В общем, когда мы добрались до хижины, еще не было и семи.
Мы принялись за работу, используя привезенные инструменты, и вскоре вытащили из
стены все ржавые цепи и волоком стащили вниз.
Я так сильно был очарован Хижиной Отшельника, что с трудом
заставил себя отправиться в обратный путь, но я знал, что мне в этот день
предстоит много дел, и поэтому после короткой прогулки по острову, во время
которой я представлял, как все здесь станет хорошо после ремонта, мы с Алленом
снова оказались в пироге. Когда мы подплыли к пристани и я сообщил своему
помощнику, что сейчас мы похороним цепи рядом с останками Ревекки, Аллен впал в
состояние непреходящего веселья.
