"Да, – подхватила Мона, – и она способна
начать новую жизнь для себя, особенно если найдет восприимчивого человека,
вроде тебя или меня, кого-то, кто способен ее видеть, даже когда ее
организующие силы ослабли. А потом, конечно, мы помогаем ей сконцентрироваться
тем, что замечаем ее, разговариваем с ней, уделяем ей внимание, и тогда она становится
все сильнее и сильнее".
"А как насчет духа вроде Гоблина? Он ведь не призрак.
Он не знает, откуда появился".
Мона метнула на меня многозначительный взгляд, призывая к
осторожности.
"Значит, Гоблин – это чистый дух, – ответила
она, – но духи, вероятно, по своей природе точно такие же – у них есть
ядро и своего рода тело из рассеянных частиц, а также силовое поле, которое они
используют в точности как призраки, чтобы собрать частицы и предстать перед
кем-то".
Мы покинули кладбище и направились к пристани. К этому
времени болото уже выглядело темным и коварным – полным ужасных существ,
готовых тебя убить. Доносившаяся с болот вечерняя песня означала смерть. Я
попытался не обращать на нее внимание. А Моне вроде бы понравились и песня, и
вечер.
"Квинн, вот бы тебе поговорить со Стирлингом. Мне
кажется, он многое мог бы тебе открыть. Знаешь, с ним очень легко общаться.
Таламаска в течение веков давала приют людям, способным видеть привидения. Там
приветствуют таких, как ты и я, и вовсе не из прагматических соображений. Когда
я ездила в Англию, я побывала в их Обители, я даже посетила Обитель в
Риме".
"Твой рассказ носит какой-то религиозный оттенок,
словно ты говоришь об ордене траппистов или кармелитов".
"В общем-то они где-то похожи, – ответила
Мона, – но служители Таламаски не религиозны. Они несут добро, не прибегая
к религии. Отцу Кевинину иногда трудно это принять, но он постепенно привыкает.
Ты же знаешь, как заведено у нас, католиков: любое сверхъестественное явление,
идущее не от Бога, сразу объявляется злом. А Таламаска как раз изучает все
сверхъестественное. Но даже отец Кевинин начинает проникаться симпатиями к
Стирлингу. Такой человек Стирлинг – разоружит каждого своим обаянием".
"Расскажи мне об отце Кевинине, – попросил
я. – Какова его история?"
"Он хороший священник, – ответила она. – Уж
кто-кто, а я это знаю. Как ни пыталась затащить его в постель, – помнишь,
я рассказывала, – но ничего не вышло. Родился он здесь в большом доме на
Мэгэзин-стрит, самый младший из восьмерых детей в семье. Его старшая сестра,
можно сказать, принадлежит к другому поколению. Мы зовем их "Безупречные
Мэйфейры", потому что все они очень добропорядочные и никогда не попадают
ни в какую беду. Когда он выучился на священника, его отослали на север, но
теперь он вернулся, главным образом потому, что семье нужен собственный
священник, а еще потому, что здесь он получил возможность преподавать. Он,
когда хочет, рассуждает как заправский теолог".
"Мона, почему ты пытаешься затащить в постель стольких
людей?" – спросил я, понимая, что вопрос детский и наивный, но я все равно
должен был его задать.
"А почему ты поступаешь точно так же, Тарквиний?"
"А вот и нет. Если не считать тебя, я переспал только с
одной женщиной, которая служит у нас в поместье, и больше ни с кем".
"Знаю, – сказала Мона с улыбкой. – Это та
потрясающая квартеронка со светлыми волосами, Жасмин".
"Откуда ты знаешь?"
"Мы, ведьмы, умеем читать чужие мысли, – сказала
она, продолжая великодушно улыбаться. – Можно сказать, я случайно об этом
узнала. А ты разве не почувствовал, что тебе следовало бы идти той
дорогой?"
"Да, наверное, так оно и есть. По сравнению с тобой я
кажусь совсем отсталым: мне почти девятнадцать, а я переспал лишь с одним
духом, одним призраком и двумя смертными женщинами, причем одна из них та, которую
я люблю, – ты".
"Насчет духа я догадываюсь, – сказала Мона, –
расскажи теперь о призраке".
"Не могу, только не сейчас. Мы слишком близко от ее
могилы. – Я указал на маленький надгробный камень на кладбище. –
Скажу лишь, что зовут ее Ревекка и она красива. Она приняла жестокую,
несправедливую смерть, а я потерял с ней свою девственность. Когда она
появляется, то кажется существом огромного обаяния...
...Кстати, об обаянии, – продолжил я, – таким же
обаянием обладает мой учитель, и он как раз сейчас идет в нашу сторону".
Из дома вышел Нэш и направился к нам, чтобы позвать к ужину.
Он выглядел очень элегантно и красиво в своей прекрасно сшитой темно-синей
тройке и белой рубашке с открытым воротом.
Я тоже должен добиться такой стильности, подумал я, чтобы выглядеть
так же смело и естественно.
Я сразу представил его Моне и сообщил, что намерен на ней
жениться. Нэш слегка удивился, но принял новость абсолютно серьезно.
"Поздравляю, Квинн, и рад знакомству, моя
дорогая", – сказал он, беря ее за руку.
Мне чудилось, что его мягкий голос мог бы сровнять горы с
землей. А морщины на лице лишь усиливали красоту, подчеркивая мудрость этого
человека.
"Разумеется, наши планы относительно поездки в Европу
не меняются, Нэш, – сказал я. – Едем все. И крадем Мону".
"Что ж, от этого наше приключение станет вдвойне
интереснее", – сказал Нэш с едва заметной иронией, слегка скривив
губы в улыбке. Он подал руку Моне, вежливо помогая ей подняться с пристани на
землю, и мне стало стыдно, что я сам до этого не додумался.
Что касается ужина, то нам всем предстояло присоединиться к
тетушке Куин, которая расположилась во внутреннем дворике, мощенном плитами,
среди отреставрированной плетеной мебели.
"Эта мебель Ревекки, – пояснил я Моне. – Мы с
Ревеккой... это было во сне... пили вместе кофе, сидя в этих самых плетеных
креслах. Сейчас увидишь".
И я тоже увижу, подумал я. Сейчас я увижу, в точности ли
совпадает обстановка с моим сном, потому что я мог все нафантазировать, когда
бродил среди мебели, ничего не понимая.
Пока мы шли к дому, я взглянул на краснеющее и темнеющее
небо и вновь ощутил панику. Но прогнал ее прочь. Наступил час живого радостного
общения, и я мысленно готовился к нему.
Быстро поискал глазами Гоблина. "Идем, побудь с
нами". Я попытался улыбнуться ему, но, думаю, он догадался о моих страхах.
Хоть он и не умел читать мои мысли, зато умел читать по лицу.
