Мы пошли дальше, но я мог думать только об одном – хорошо бы
опуститься с нею на траву, и пусть сгущающиеся тени послужат нам пологом.
Я снова сказал Моне, что, когда завтра отправимся на остров,
возьмем с собой вооруженных охранников и я прихвачу свой пистолет тридцать
восьмого калибра Я спросил у Моны, умеет ли она стрелять. Она ответила, что
умеет – ее научил стрелять кузен Пирс в одном из тиров "Гретна Ган",
просто для того, чтобы она умела, если понадобится, постоять за себя. Стрелять
Мона училась из "магнума".
"Не желаю говорить об этом Пирсе, – сказал
я. – Твои матримониальные планы – ужасная ошибка судьбы. Я чувствую себя
Ромео, оказавшимся на пути... как его там по имени".
Мона рассмеялась самым восхитительным образом.
"Как хорошо быть с тобой, – сказала она. –
Отчасти это потому, что ты не один из нас".
"Ты хочешь сказать, что я не Мэйфейр?"
Мона кивнула. На глаза у нее опять навернулись слезы, тогда
я обнял ее, а она опустила голову мне на грудь и расплакалась.
"Мона, перестань, прошу тебя. Со мной тебе нечего
бояться".
"А я и не боюсь, – ответила она. – Правда, не
боюсь, но меня все равно найдут".
"Тогда мы просто спрячем тебя за этими огромными
колоннами, – сказал, я. – Мы просто запрем дверь в мою комнату и
посмотрим, сумеют ли ее сломать".
Мона перестала плакать. Успокоившись, она вытерла глаза
бумажным носовым платком и снова попросила меня описать того незнакомца, а
когда я это сделал, она поинтересовалась, не был ли он каким-то призраком или
духом.
Я очень удивился ее вопросу. Прежде я никогда об этом не
думал.
"Призраки бывают всевозможных видов, Тарквиний, –
сказала она. – Разные призраки создают разные иллюзии".
"Нет, это был не призрак, – сказал я. – Слишком
уж он разъярился, когда в него полетело стекло, – призраки так не
сердятся. К тому же он не мог видеть Гоблина".
Гоблин по-прежнему был с нами, тащился в хвосте и никак не
реагировал, когда я махал ему рукой.
Наступило то время дня, когда я наиболее остро чувствовал
панику, но сейчас приступ не последовал, потому что ради Моны я хотел быть
сильным, а еще, честно говоря, она вызывала во мне такое стойкое волнение, что
оно прогнало самые плохие и печальные мысли.
Я рассказал Моне о привидениях, которых видел среди старых
могил, о том, что они не разговаривают и кажутся мне некой густой массой. Мы с
Моной поговорили о призраках вообще.
Она сказала, что Стирлинг Оливер из Таламаски – добрый и
глубоко порядочный человек, британец до мозга костей, один из лучших
представителей Таламаски, у которого есть множество чудесных идей насчет
природы призраков и духов.
"Я лично не знаю, существует ли такая вещь, как
истинный дух, – сказала Мона, когда мы почтительно бродили среди могильных
камней и надгробных памятников. – Я склонна думать, что все духи – это
призраки чего-то, пусть даже они и жили так давно, что уже не помнят об
этом".
"Мой Гоблин – чистый дух, – сказал я. – Он не
призрак того, кто умер когда-то". – Я оглянулся и увидел, что Гоблин
стоит поодаль, засунув руки в карманы джинсов, и просто наблюдает за нами. И я
побоялся рассказать о нем еще что-то, например, как быстро он обучается новому,
как стал недавно опасен.
Но я помахал ему, простой дружеский жест, и мысленно сказал,
что люблю его. Он и виду не подал, что услышал меня, но лицо его выражало
спокойствие, и я вдруг заметил, что на нем мой счастливый галстук от Версаче.
Зачем он его нацепил? Зачем выбрал именно такой галстук? Возможно, это что-то
означало.
Думаю, Мона видела, что я обратил на него внимание. Даже
уверен, что видела. Но она продолжила:
"С духом никогда нельзя быть ни в чем уверенным, –
сказала она. – Он может оказаться призраком того, что раньше не было
человеком".
"Как, скажи на милость, такое может быть, Мона? –
удивился я. – Ты хочешь сказать, не исключено, что он призрак какого-то
животного?"
"Я хочу сказать, что в этом мире есть существа, которые
выглядят как люди, но людьми не являются, и никто не знает, сколько таких видов
встречается. По земле ходят особи в полном человеческом обличье и специально
дурят нас. Поэтому если имеешь дело с духом, то нельзя быть полностью
уверенным, кто именно перед тобой. Иногда это будет нечто доброе и любящее,
вроде Гоблина, – тут Мона бросила на него взгляд. Даже больше, улыбнулась
ему. – А может случиться и так, что столкнешься с призраком чего-то
ужасного, который втайне презирает все человечество и хочет ему навредить. Но
главное для нас – понять, что все призраки имеют своего рода структуру".
"Что ты имеешь в виду?"
"Я имею в виду, что, хотя они остаются невидимыми для
большинства людей, они обладают различимой формой и своего рода ядром, частью
которого являются мозг и сердце".
"Откуда ты знаешь? – поразился я. – И вообще,
как такое возможно?"
"Ну, во-первых, – сказала Мона, – это теория
Стирлинга, а он всю свою жизнь изучает призраков. Именно поэтому он и проводит
так много времени со мной. Я постоянно вижу призраков. А кроме того, это теория
Роуан, моей кузины, доктора Роуан Мэйфейр".
"Но где находится это ядро? И как происходит, что призрак
может появляться и исчезать?"
"Наука пока до этого не доросла, – ответила
Мона, – так всегда мне говорит Роуан. Но у нас есть определенные идеи на
этот счет. Ядро и частицы, из которых состоит призрак, просто слишком малы,
чтобы мы могли их увидеть, и силовое поле, которое организует их,
беспрепятственно может проходить через частицы, которые мы видим. Вспомни, как
легко крошечные насекомые проходят сквозь ячейки суровой ткани. Вспомни, как
вода проходит сквозь хлопок или шелк. Примерно таким образом призраки проходят
сквозь стены. Когда-нибудь это будет научно доказано, но пока мы об этом ничего
не знаем".
"Теперь понятно, как призрак проходит сквозь осязаемую
материю, но каким образом он появляется перед нами?"
"Он притягивает к себе частички материи магнитным полем
и организует их в иллюзию. Эта иллюзия бывает настолько сильной, что выглядит
абсолютно достоверной и даже может быть осязаемой. Но она все равно остается
иллюзией, и, когда призрак хочет исчезнуть или вынужден исчезнуть, частицы
рассеиваются".
