"Нет, Квинн, я не считаю тебя безумцем, – возразил
он. – Но, пойми, я должен уехать. А теперь позволь мне поговорить с мисс
Куин. Обещаю обязательно сказать тебе все перед отъездом".
Я позволил им пройти в гостиную, а сам отправился в кухню,
чтобы поесть. Жасмин как раз рассказывала Большой Рамоне, что они теперь
богаты. Мне очень не хотелось портить им радость своим мрачным видом, поэтому я
сослался на голод. Кроме того, Жасмин всегда была богатой, как и Большая
Рамона. Они просто не хотели уезжать из Блэквуд-Мэнор – это все знали.
А так как поесть я готов в любое время, я жадно проглотил
тарелку воскресного цыпленка с клецками.
В конце концов ожидание стало невыносимым. Я направился в
гостиную и, подойдя к двери, увидел, что тетушка Куин жестом подзывает меня.
"В общем, дорогой, у Нэша сложилось такое впечатление,
что со временем тебя будет беспокоить один факт. Видишь ли, Нэш не столько сам
выбрал для себя жизнь холостяка, сколько был к ней предрасположен".
"Обо всем этом я написал в письме к тебе,
Квинн", – добавил Нэш, как всегда по-доброму, но в то же время
властно.
"Ты хочешь сказать, что ты голубой?" – спросил я.
Тетушка Куин пришла в шок.
"Что ж, если быть откровенным, именно это я и
намеревался тебе сообщить", – ответил Нэш.
"Я понял это еще прошлой ночью, – сказал я. –
Только не волнуйся, пожалуйста, ты не выдал себя ни одним жестом, ни манерой
говорить. Я просто почувствовал это потому, что, скорее всего, сам такой. Во
всяком случае, я бисексуал, в этом нет сомнения".
Ответом мне послужило молчание Нэша и тихий приятный смех
тетушки Куин. Конечно, своим маленьким признанием я, наверное, причинил ей
боль, но то, что Нэша я никак не оскорбил, в этом я был абсолютно уверен.
"Вот оно, последствие раннего развития, – сказала
тетушка. – Ты никогда не перестаешь меня очаровывать. Бисексуал – ни
больше, ни меньше. Совсем в байроническом стиле, как очаровательно. Разве это
не удваивает твои шансы на любовь? Я в восторге".
Нэш продолжал молча смотреть на меня, словно не мог
подобрать слов, и тогда я понял, что случилось.
Нэш отказался от своего поста вовсе не потому, что он
голубой, – он ведь и до приезда сюда был таким. Он оставлял свой пост
из-за того, что разглядел во мне, из-за моей собственной предрасположенности!
Это было совершенно очевидно, а я, как последний болван, сразу этого не понял.
Мне следовало бы с самого начала отпустить его с крючка.
"Послушай, Нэш, – сказал я, – ты должен
остаться. Ты хочешь остаться, и я хочу, чтобы ты остался. Давай теперь же
поклянемся, что между нами никогда не будет никаких эротических отношений. То
есть ничего неприличного. Ты для меня идеальный учитель потому, что я не должен
ничего от тебя скрывать".
"Вот это весомый аргумент, – сказала тетушка
Куин. – Я серьезно, Нэш. Квинн дело говорит. – Она снова беззаботно
рассмеялась. – Боже мой, по всей стране в школах преподают гомосексуалы –
мужчины и женщины – из них получаются превосходные учителя, которые понимают
своих учеников и сочувствуют им. Так что вопрос решен. – Она поднялась,
чтобы уйти. – Нэш Пенфилд, вы должны распаковать свои чемоданы, по крайней
мере, пока мы не соберемся в Нью-Йорк, а тебе, Квинн, не мешало бы поспать. А
теперь разойдемся до ужина".
Нэш, по-видимому, все еще пребывал в состоянии шока, но я
пожал ему руку и добился от него обещания остаться, которое он пробормотал едва
слышно, так и не придя в себя. Я не посмел его обнять, а сразу направился в
свою комнату, где вынул из бюро триста долларов (я всегда хранил там мелкие
суммы), убедился, что на мне лучший из моих костюмов, и надел счастливый
галстук от Версаче, который специально не надевал для встречи с нашим юристом.
Спускаясь по лестнице вниз, я почувствовал, как кто-то
потянул меня за руку. Интуиция мне подсказывала, что это не Гоблин. Судя по
тому, какие чувства на меня нахлынули, это была Ревека. Мне даже показалась,
что она промелькнула на секунду и сразу исчезла.
"Маленькая рыжеволосая сучка... черная сучка!"
Выйдя на боковую лужайку, я медленно пересек устланную
плиткой террасу, обходя плетеную мебель, и мне казалось, что Ревекка где-то
рядом. Ревекка ждала, что я усну. Ревекка затаилась, чтобы поговорить со мной.
Да, я сидел на этом самом диване, а она – напротив в этом самом кресле, и на
этом столе стоял кофе. У меня все поплыло перед глазами, как в тот день на
болоте, но я понимал, что должен побороть головокружение. "Жизнь за мою
жизнь. Смерть за мою смерть..."
Что я здесь делал, на боковой лужайке? Вижу, плетеную мебель
подновили, как я и велел. Мне нужно было идти. Я направился к гаражу и уже
через несколько минут катил в старом "мерседесе" Милочки, седане,
которым я всегда восхищался, хотя лет ему было, наверное, не меньше, чем мне.
Совсем скоро я уже мчался в направлении к перекрестку двух
улиц – Первой и Честнат. У меня оставалось время завернуть к цветочнику и
купить Моне красивый букет роз на длинных стеблях.
После этого я поехал в центр города, Риверсайд. Разумеется,
дом не стоял возле реки. Река протекала очень далеко. Просто за этим районом
Нового Орлеана укрепилось такое название.
Архитектура дома показалась мне неброской, но сказочной.
Особняк был лишен величественного и высокомерного блеска Блэквуд-Мэнор. Скорее,
он напоминал городской дом в духе классицизма; боковая дверь, четыре колонны в
два этажа, оштукатуренные стены светло-сиреневого тона и сад, наполовину
скрытый правым крылом. К входу вели шесть ступеней из белого мрамора.
Я припарковал машину за перекрестком и пересек улицу на
негнущихся ногах с огромным букетом в руках, не зная, как ей его подарить.
Железная ограда была невысокой. Я сразу увидел звонок и
задумался. Что я скажу тому, кто ответит? Например, я отчаянно хочу видеть
Мону.
Но мне не пришлось справляться с этой трудностью. Не успел я
подойти к воротам, как раскрылись огромные белые двери дома, оттуда вышла Мона
и, быстро прикрыв за собою створки, помчалась к воротам. Один поворот ключа – и
мы уже стоим друг против друга за оградой, и мне чудится, что я сейчас умру.
