Вскоре мы уже рассаживались в одном из тех казенных кабинетов,
которых я за свою жизнь повидал немало – черные кожаные кресла, большой стол
красного дерева со стеклом на столешнице, – обычно именно в такой
обстановке зачитывают документ, обязательно приносящий несчастье кому-то из
присутствующих.
Наш сладкоголосый поверенный Грейди Брин, старый и верный
друг Гравье, глубокий старик лет восьмидесяти пяти, для порядка предложил всем
кофе и безалкогольные напитки, но мы все, как один, взволнованно отказались, и
тут началось.
В последний раз болезненную рану получила Пэтси, когда по
завещанию ей был отписан трастовый фонд, дававший, по ее мнению, жалкие гроши.
И сейчас все были почему-то уверены, что пострадавшим лицом снова явится Пэтси,
которая с криком умчится из офиса зализывать раны.
Но завещание удивило всех. То, что нашим служащим – Клему,
Феликсу, Рамоне, Лолли и Жасмин – были отписаны небольшие суммы, по сто тысяч
каждому, не явилось большим потрясением. И то, что Папашка кроме того оставил
им кругленькую ежегодную ренту в качестве пенсии, всех успокоило. Впрочем, я
несколько смягчил краски. Услышав эту часть завещания, и Клем, и Жасмин, и
Лолли буквально возликовали. Жасмин начала плакать, и Лолли, крепко вцепившись
ей в руку, тоже прослезилась, а Клем только удивленно качал головой, не в силах
поверить тому, что услышал.
А потом нас ждал главный сюрприз, поразивший больше всех
нашу Пэтси. Оказалось, что прапрадед Гравье оставил Папашке трастовый фонд,
который должен был перейти в своей целостности и неприкосновенности к
единственному ребенку Папашки, то есть Пэтси. Основной капитал исчислялся
десятками и десятками миллионов, приносящими такой доход, что Пэтси буквально
заверещала, зайдясь удивленным смехом.
Что касается других трастовых фондов Папашки, тоже огромных,
то один из них переходил к тетушке Куин, а после ее смерти ко мне, а второй
поступал в мое распоряжение немедленно. Речь шла о головокружительном доходе.
В двух словах, Папашка лишил наследства свою дочь, но это не
имело никакого значения, так как он не мог отменить завещание дедушки Гравье,
по которому Пэтси получала все. А то, что Папашка всю жизнь экономил, тратил на
себя скудные суммы, остальное возвращая обратно в фонд, лишь только увеличивало
состояние Пэтси. Разумеется, Пэтси не имела права трогать основной капитал, а
после ее смерти он переходил ко мне.
Пэтси пришла в такой восторг, что бросилась обнимать тетушку
Куин с визгом и смехом, притоптывать при этом своими красными кожаными
сапожками.
Даже я за нее порадовался.
Тетушка Куин поцеловала ее в щеку и ласково сказала, что это
действительно чудесная новость и что теперь Пэтси сможет купить себе новую
одежду.
"О, сколько нарядов я себе накуплю!" – объявила
Пэтси и выбежала из конторы юриста, прежде чем кто-либо успел ее остановить.
Где она нашла машину, я не знаю, остается лишь догадываться:
в эти дни она всегда таскала с собой мобильник, а дома ее ждали Сеймор и
собственный фургончик. Как бы то ни было, так и не уловив иронии в словах
тетушки Куин, Пэтси исчезла.
Я сидел, стараясь свыкнуться с мыслью, что отныне в моем
распоряжении существенная сумма, что-то около ста тысяч долларов ежемесячно,
хотя и передавалась она мне со строгим, но не закрепленным юридически
пожеланием слушаться во всем советов тетушки Куин.
Все это было написано заковыристым языком, но я все-таки
разобрал, что в документе упоминался и преклонный возраст тетушки Куин, и мое
раннее развитие, и то, что мне доверяется такая сумма именно теперь благодаря
моему покладистому характеру и тому факту, что моя мать все равно не способна
осуществлять надлежащее руководство.
Мне сразу вручили две кредитные карточки, каждая с кредитным
лимитом в сто тысяч, чековую книжку для текущего счета, на который ежемесячно
будут переводить двадцать тысяч долларов, а также книжку на депозитный счет с
ежемесячным переводом в восемьдесят тысяч долларов. Я заполнил несколько важных
документов, подписал банковские бланки и карточки, подписал также кредитные
карточки, сунул их в бумажник, спрятал чековую книжку в карман, и на этом мое
участие в сделке закончилось. Меня пьянило сознание того, что теперь я мужчина
со средствами.
То, что последовало затем, имело отношение ко всем другим
служащим – им были отписаны кругленькие суммы, о получении которых они вскоре
будут проинформированы тетушкой Куин, назначенной душеприказчицей: ей
предоставлялось шесть месяцев для перевода этих денег назначенным персонам. Я с
радостью слушал все это. Люди будут очень довольны.
Затем последовало описание Фермерского траста, основанного
самим стариком Манфредом. За прошедшее время траст увеличился во много раз, а
его единственным бенефициарием являлась ферма Блэквуд. Как я ни старался, я был
не в силах понять все эти сложности.
Ферму Блэквуд нельзя было разделить, дом нельзя было снести,
любые архитектурные изменения должны были соответствовать первоначальному
дизайну. Всем, кто работал на ферме Блэквуд и в Блэквуд-Мэнор, должна была
выплачиваться большая зарплата – все это было сказано сложным языком,
означавшим, что моему любимому поместью ничего не грозит, а также не
оставлявшим сомнения, что выручка от наших постояльцев абсолютно ничего не
значит.
В документе также много говорилось, что вся ответственность
за Фермерский траст теперь ложится на тетушку Куин, а впоследствии перейдет ко
мне, но проследить за всеми деталями было для меня слишком сложно. Суть
заключалась в том, что Пэтси никогда не станет владелицей фермы Блэквуд, а
также не будет ею управлять, на что, разумеется, ей было наплевать.
Что касается настоящего момента, владение фермой Блэквуд,
включая все постройки, болота и земли, переходило от Папашки ко мне с передачей
права пользования тетушке Куин, что означало, ей позволялось жить там, сколько
она пожелает.
Последнее условие меня изумило, но тетушка поспешила
объяснить мне разумность подобного решения. В случае ее замужества, как она
сказала, ее муж мог бы попытаться переписать на себя земли, и от этого как раз
Папашка и хотел защитить имение. Разумеется, она в свои семьдесят восемь лет
(так, по крайней мере, она заявила) не собиралась ни за кого замуж (разве
только, отметила она со смехом, за очаровательного Нэша Пенфилда), но Папашка
вынужден был так написать, чтобы защитить мои права.
Я невольно отметил про себя, что Пэтси была лишена права
даже жить в имении, в отличие от тетушки Куин. Но я промолчал по этому поводу.
Пэтси никогда об этом не узнает. И конечно, я не собирался выставлять ее на
крыльцо с чемоданами.
Кроме того, при ее теперешних высоких доходах – около
полумиллиона в месяц – вряд ли она захочет часто наведываться на ферму.
