Я раздумывал, как мне теперь заявить о правах мистера Нэша
Пенфилда. Времени на деликатность не оставалось.
Ресторан оказался на удивление чудесным. Все дифирамбы
тетушки Куин не отражали в полной мере его великолепия. Мы возвышались над всем
городом, что само по себе было здорово, огромные окна с арочными сводами
открывали во все стороны вид на огни Нового Орлеана. Вдоль одной стены
располагалась колоннада, где можно было прогуляться на свежем воздухе. Внутри
помещения в простенках между окнами висели дорогие картины в тяжелых красивых
рамах – образцы живописи разных веков.
Я тут же приметил полотна голландской школы.
"Господи, мы будем обедать в окружении сплошных
Рембрандтов!" – воскликнул я, обращаясь к тетушке.
"Нет, дорогой, это все подделки, или репродукции, как
любит говорить Роуан Мэйфейр. Их заказали специально для ресторана. Но не
беспокойся. Совсем скоро ты побываешь в Амстердаме и собственными глазами
увидишь многие оригиналы".
"Какая потрясающая идея, – заметил я, –
собрать все эти картины здесь для людей, которые не желают отправляться в
странствия".
"Тихо, тихо, дорогой, – сказала тетушка. – Не
волнуйся насчет странствий. А вот и Нэш. Сидит за столом. Иди за мной".
Прежде чем рассмотреть поджидавшего нас человека, я оглядел
ресторан. За столиками, покрытыми белыми скатертями, сидела самая пестрая
публика: множество больных в инвалидных креслах ужинали со своими
родственниками, за некоторыми столиками я увидел нарядно одетых людей,
собиравшихся, видимо, провести весь вечер в городе, а кроме того – врачей и
медсестер. Все столики были круглые, но различного размера. Наш был накрыт на
четверых, что сразу меня порадовало.
В общем, я понял, что это вполне демократическое заведение,
в котором смело сочетаются истинная красота и изысканность, и сразу проникся
симпатией к женщине, все это придумавшей. В окна было хорошо видно залитое
солнцем небо, а еще – мигающие огоньки двух речных мостов, чудесно сиявшие в
сумерках. Я сразу влюбился в этот вид.
Но пришла пора познакомиться с Нэшем и представить его
Гоблину.
Мужчина, помогавший тетушке Куин усесться за стол, оказался
даже выше меня (в то время) – приблизительно дюйма на два. У него были
волнистые черные волосы с заметной сединой на висках, и одет он был в отлично
сшитый легкий льняной костюм в сине-белую полоску.
У него были светло-голубые глаза и довольно глубокие морщины
на лице, придававшие ему несколько обрюзгший вид, хотя на самом деле его
отличала стройность. Он производил впечатление очень умного и чуткого человека,
и его рукопожатие оказалось теплым.
"Вы Нэш, – приветствовал его я. – Спасибо,
что помогли мне с компьютером".
Он заговорил таким низким бархатистым голосом, которому
позавидовал бы любой мужчина. Четкая дикция выдавала в нем профессионала, и это
было очаровательно.
"Я очень рад познакомиться с вами, Квинн. Надо
полагать, Гоблин сейчас с вами?"
Мы оба начали с верной ноты. Я тут же представил ему Гоблина
и заметил, что мой приятель холодно уставился на учителя, пока тот изо всех сил
старался соблюсти вежливость по отношению к чему-то для него невидимому.
Нас усадили за столик в центре открытой круглой площадки, и
когда подошла официантка, я сообщил ей, что слева от меня сидит невидимая
персона, которой следует подать то же самое, что и мне.
Официантка была поражена.
Тетушка Куин поспешила одобрить мой заказ, прежде чем
молодая женщина успела рассмеяться или отпустить какое-нибудь замечание. А Нэш
сразу начал обсуждать тяжелые столовые приборы из чистого серебра.
Я заказал двойной мартини с водкой и оливками, и все нашли
выбор очень удачным. Тетушка Куин тут же повторила заказ – для себя и для
Гоблина, – а заодно попросила принести карту вин.
Нэш ограничился стаканом содовой воды, заметив, что давно
выпил свою цистерну – даже раньше, чем можно было ожидать.
Взволнованная официантка поспешила уйти.
Затем Нэш заговорил о себе. Я выслушал неторопливый рассказ
о том, как он и тетушка Куин познакомились в Европе, когда Нэш сопровождал
группу старшеклассников в турне по континенту. Видимо, это была его летняя
работа во время отпуска, когда Клермонтская последипломная школа в Калифорнии
закрылась на каникулы, но теперь он закончил читать лекции, как требовалось
перед защитой докторской, и ему оставалось лишь написать диссертацию.
А какая тема? Тщательное исследование с целью выяснить, были
ли когда-то тексты Диккенса отредактированы и как бы сейчас выглядели его
произведения, если бы их подвергли правке по современным редакторским
стандартам, с параллельным анализом того, как они сокращались в Англии и
Америке.
Я сразу заинтересовался, меня привлекал этот человек, с
сединой на висках и с низким звучным голосом, который я готов был слушать
часами. Более того, мне захотелось слушать его и впредь. Он говорил с
естественной увлеченностью и врожденной любезностью, что производило
очаровательное впечатление.
Но тетушка Куин очень скоро вмешалась, чтобы выразить свое
желание: как только будет зачитано завещание Папашки, мы незамедлительно
отправляемся в Европу. Разумеется, Нэш согласился, что у меня сейчас самый
подходящий возраст для большого турне, и я ему поверил, когда он сказал, что в
зрелости новые впечатления становятся менее яркими. Потом он повернулся и, стараясь
направить взгляд куда-то слева от моего уха, поинтересовался мнением Гоблина
относительно путешествия.
Я взял в свои руки правую руку Гоблина, казавшуюся тяжелой и
теплой, но он вновь не пожелал смотреть в мою сторону и продолжал молчать. Я
видел только его холодный профиль.
"Гоблин, что ты думаешь? Помнишь нашу поездку в
Нью-Йорк?" – вопрос соскочил у меня с языка, прежде чем я понял, что
совершил ошибку: в Нью-Йорке Гоблин с каждым днем становился все слабее и
слабее и в конце концов превратился в полупрозрачного призрака.
"Гоблин, мы не станем ничего делать во вред
себе, – сказал я. – Вот, взгляни на этот мартини. – Я поднял
бокал и сделал из него глоток. – За тебя, Гоблин. Мы вместе. Сегодня
вечером мы вернемся домой. С больницей покончено, а также со всяким и каждым,
кто старался нас разлучить".
Разумеется, эту длинную речь выслушали и Нэш с тетушкой,
которая тут же ухватила суть.
"Ну же, Гоблин, – заговорила она, – не верю,
что тебе не хочется побывать в Европе. Нам всем там будет очень весело".
Я снова пытался добиться хоть какой-то реакции от него, но
безуспешно. Он не делал вид, как бывало раньше, что ест или пьет, он просто
смотрел не мигая на Нэша, словно на врага.
