"Скажи, куда ты уходишь? Быть может, ты остаешься рядом
со мной, невидимый, продолжая наблюдать и слушать?"
Без ответа.
Я почувствовал, что он исчез. В комнате вдруг стало
холоднее. Я услышал посторонние звуки: зашелестели бумажные салфетки в коробке,
заскрипела кровать, тихо стукнули жалюзи на окнах, потом все смолкло.
Я перекрестился. Что мне теперь делать? Где найти того, кто
во всем разберется? Черт возьми, мне нужен был кто-то, кто посоветовал бы, как
поступить.
Я прошел в ванную и смыл с ног липкую сперму. Потом вымыл
руки. Вернулся в палату и вынул из тумбочки четки. Это были гранатовые четки,
доставшиеся мне на первом причастии. Подарок Линелль. Я начал молиться.
Но мысль о незнакомце не давала мне возможности
сосредоточиться на молитве. Что, если он вернулся в Блэквуд-Мэнор? Что он станет
делать, если разрушить Хижину Отшельника? Я представил его, вспомнив взгляд
бешеных темных глаз. Как он разъярился, когда крутился волчком, увиливая от
летевших в него осколков.
А если бы я заснул, мне приснилась бы Ревекка.
Глава 21
На консилиум к психиатрам Гоблин явился вовремя. Он снова
превратился в моего преданного двойника, и его лицо больше не выражало
презрение и скуку. Когда он обнял меня, я увидел, что он боится предстоящей
встречи.
Когда мы вошли в зал – Гоблин, я и тетушка Куин – я спросил
сам себя: а что будет, если довериться этим людям? Что будет, если я обращусь к
ним за помощью? Помогут ли они мне, но не каким-то состряпанным психиатрическим
диагнозом, а активным действием против Ревекки и Гоблина, против паники,
пригнавшей меня в Хижину Отшельника? Станут ли эти врачи моими сообщниками в
борьбе с незнакомцем, вторгшимся на мою территорию?
Внезапная идея предать Гоблина, порожденная новым страхом,
заставила меня устыдиться. Но он об этом не догадывался: несмотря на все свои
успехи, он пока не умел читать мои мысли.
Я спокойно попросил поставить рядом со мной еще один стул –
для Гоблина – и, положив руку ему на колено, почувствовал, что он расслабился.
Повернув к нему голову, я увидел, что он холодно рассматривает собравшихся
врачей. Тогда я им сообщил, что Гоблин сидит слева от меня и, хотя они его не
видят, он видит их и слышит все.
Что касается состава врачей, я вскоре удостоверился, что ни
от одного из них не приходится ждать чего-то выдающегося. Вся процедура свелась
по большей части к обыденному разговору, продолжавшемуся полчаса.
Двое врачей были совсем молодые равнодушные люди стерильного
вида – практиканты, как я решил. Единственная женщина в консилиуме производила
впечатление неуверенной особы, чересчур активно старающейся всем понравиться, а
председателем был огромный здоровяк, который сам, по-видимому, страдал от
депрессии. В состав консилиума вошел и Уинн Мэйфейр. Он молча, с достоинством
смотрел на меня, и его лицо казалось мне гораздо интереснее всех прочих.
Я сухо и кратко рассказал всю свою историю. Ничего не
скрывал – умолчал лишь об интимных подробностях наших с Гоблином эротических
отношений, завязавшихся совсем недавно. О его героизме я сказал многое, но о
нашей плотской связи – ничего. Когда я описывал свою любовную связь с Ревеккой,
похороны ее останков, приезд экспертов из медицинской лаборатории
Мэйфейровского центра, посетивших, как и представители ФБР, Хижину Отшельника,
врачи дружно посмотрели на тетушку Куин, и та охотно все подтвердила.
"Вы сознаете, – заговорил здоровяк-председатель, –
что в ванной, где на вас якобы напали, не было обнаружено вообще никаких
отпечатков пальцев. Ни на стенах, ни на осколках стекла, пригодных для
экспертизы?"
Я этого не знал и почувствовал горькое разочарование оттого,
что узнаю новость при таких обстоятельствах.
"Незнакомец ни до чего не дотрагивался, кроме
меня, – спокойно ответил я, но мое лицо горело от усилия
сдержаться. – Стекло было разбито вдребезги".
"Вам также известно, – продолжал председатель
консилиума, – что ваша экономка Рамона, равно как и охранники, дежурившие
в то время в поместье, не видели чужака".
Мне снова стало больно, оттого что тетушка Куин не
рассказала об этом раньше, но я подавил гнев и просто пожал плечами.
"Доктор Уинн Мэйфейр может подтвердить, что не я сам
себе нанес свои раны".
Мы зашли в тупик.
Затем врачи начали задавать те же обычные вопросы, которые
задавали психиатры много лет назад, когда я был ребенком. К ним прибавились
несколько новых: "Не слышу ли я голоса?", "Не указывает ли мне
Гоблин, как поступать?", "Не темнеет ли у меня иногда в
глазах?", "Знаю ли я собственный IQ?", "Есть ли у меня
желание поступить в колледж?" Я давал простые ответы. Мне хотелось
поскорее покончить со всем этим.
Наконец Уинн Мэйфейр поинтересовался у меня очень тихим и
уважительным голосом, не может ли он и остальные врачи сделать что-то для меня.
Не хочу ли я теперь задать вопросы тем, кто только что опрашивал меня.
Я совершенно опешил. Никак не ожидал услышать нечто столь
разумное и дрркественное. Здравый смысл советовал мне промолчать и обдумать
предложение, но я не послушал его и поспешил ответить:
"Нет. Думаю, вся эта процедура уже достаточно
затянулась. Полагаю, вы теперь посовещаетесь и сообщите мне диагноз?"
"Мы так и сделаем, если хотите, – ответил доктор
Уинн. – И благодарны вам за то, что вы пришли".
"Вы говорите так, словно я образец какого-то редкого
вида, – вспылил я, не обращая внимания на то, что тетушка Куин тихо
охнула. – Для чего меня сюда привели – ради вас или ради меня
самого?"
Мой резкий тон никак не подействовал на доктора Уинна – он
остался по-прежнему невозмутим.
"Наша больница – одновременно и учебный центр,
Квинн, – ответил он. – Здесь все взаимосвязано. Что касается вашего
диагноза, то для нас совершенно очевидно, что вы не страдаете маниакальной
депрессией, что вы не шизофреник и не психопат. А именно такие больные
доставляют здоровым людям беспокойство".
Он поднялся из-за стола, что послркило сигналом остальным
врачам, и на этот раз пожал мне руку и поблагодарил за терпение. Оба стерильных
молодых человека тут же исчезли, с ними ушла и женщина, огромный унылый
председатель этой команды пожелал мне удачи, а тетушка Куин ликующе заявила,
что теперь мы можем подняться на крышу, в ресторан "Гранд-Люминьер",
и отлично поужинать.
Гоблин по-прежнему не отходил от меня ни на шаг, и, когда мы
все вместе поднимались на лифте, я чувствовал, как он меня крепко обнимает
правой рукой.
