– О да, да, – ответил Луи, бросив на меня пристальный
взгляд огромных глаз, и тут же вновь обратил его на Меррик. – Прости нас,
Меррик, что мы побеспокоили тебя и попросили обратиться к одним лишь тебе
ведомым силам. В самые жуткие для меня минуты я говорю себе, что благодаря нам
ты приобретешь новые ценные знания и опыт и, может быть, еще больше утвердишься
в своей вере – в вере в Бога. Я неустанно твержу себе это, потому что мне
невыносимо думать, что одним лишь своим присутствием мы разрушаем твою жизнь.
Прошу тебя, пойми.
Он говорил теми самыми словами, которые часто приходили мне
на ум, когда я погружался в лихорадочные размышления. Я вдруг разозлился не
только на Меррик, но и на него. Как мог он произнести эти слова? Значит, черт
возьми, он умеет читать чужие мысли! Мне стоило большого труда взять себя в
руки.
Лицо Меррик внезапно озарилось одной из самых ослепительных
улыбок, какие я только видел. Кремовые щеки, поразительно зеленые глаза,
длинные волосы... О, она была поистине неотразима! Я видел, какое впечатление
произвела на Луи ее улыбка: словно Меррик кинулась к нему в объятия.
– У меня нет ни сомнений, ни сожалений, Луи, – сказала
она. – Я обладаю огромной и редкой силой. Ты даешь мне повод
воспользоваться ею. По твоим словам, какая-то душа сейчас испытывает муки,
многолетние терзания. И ты хочешь, чтобы мы каким-то образом избавили эту душу
от мучений.
В эту секунду щеки Луи ярко вспыхнули, он наклонился и снова
крепко схватил ее за руку.
– Меррик, что я могу дать тебе взамен? Как отблагодарить?
Я встревожился. Ему не следовало так говорить, он не должен
был столь явно намекать на самый редкий и могущественный дар, каким мы
обладали. Однако я промолчал, с болью наблюдая, как эти два существа с каждой
минутой все больше проникаются любовью друг к другу.
– Погоди, пока дело не будет сделано, потом поговорим о
благодарности, – сказала она. – Если в том вообще возникнет
необходимость. На самом деле ничего не нужно. Как я уже сказала, твоя просьба
дает мне повод использовать свою силу – и одного этого уже достаточно. Но я
опять прошу тебя прислушаться к моему мнению. Если я сочту, что мы вызвали
нечто, что никак не связано с Богом, то я так и скажу, и ты должен, по крайней
мере, попытаться мне поверить.
Меррик поднялась и прошла мимо меня, послав на ходу едва
заметную улыбку. Сквозь открытые двери я видел, как она достала что-то из шкафа,
стоявшего в дальнем углу столовой.
Разумеется, Луи, истинный джентльмен, тут же вскочил с
места. Я снова отметил про себя великолепный костюм своего друга и восхитился
стройностью его фигуры, грациозностью каждого жеста и безукоризненной красотой
рук.
Меррик возникла передо мной в круге света, словно вышедшая
на сцену актриса.
– Вот что мне досталось от твоей милой, – обратилась
она к Луи, держа в руках небольшой сверток, обернутый бархатом. – Садись,
прошу тебя. Позволь передать тебе в руки каждый из этих предметов. – Она
снова заняла свое кресло рядом с торшером и положила бесценный сверток на
колени.
Луи подчинился ей с готовностью школьника, восхищенного
своим блестящим учителем. Он откинулся на спинку стула, готовый выполнить любое
ее приказание.
Я любовался ее профилем, чувствуя, что душу мне наполняет
одно-единственное чувство: самая настоящая примитивная ревность! Но, несмотря
на переполнявшую меня любовь, в душе осталось место и для тревоги.
Что касается Луи, то я почти не сомневался, что Меррик его
интересует ничуть не меньше вещей, принадлежавших когда-то Клодии.
– Вот четки. Зачем они ей понадобились? – спросила
Меррик, извлекая из свертка нитку блестящих бусин. – Она ведь наверняка не
молилась.
– Нет, они ей просто нравились чисто внешне, – ответил
Луи, и во взгляде его, полном достоинства, читалась надежда, что Меррик все
поймет. – Кажется, эти четки купил я и, скорее всего, даже не рассказал
ей, для чего они предназначены. Учить чему-то Клодию было нелегко. Мы все время
относились к ней как к ребенку, а ведь нам следовало знать, что внешность
человека необъяснимым образом тесно связана с его характером.
– Каким образом? – поинтересовалась Меррик.
– Сама знаешь. – Луи скромно потупился. – Красивые
сознают свою силу. И Клодия, очаровательное дитя, тоже сознавала свою силу,
хотя относилась к ней пренебрежительно. – Луи замялся. Я видел, что он
чувствует себя крайне неловко. – Мы суетились вокруг нее, безудержно баловали.
Выглядела она лет на шесть или семь, не больше.
Огонь в его глазах на секунду потух, словно кто-то внутри
щелкнул выключателем.
Меррик подалась вперед и снова взяла его за руку. Луи не
сопротивлялся. Он лишь наклонил немного голову и приподнял руку, которую она держала,
словно говоря: «Дай мне минуту».
– Ей нравились эти четки, – вскоре продолжил он. –
Может быть, я и научил ее молиться. Не помню. Она любила иногда ходить со мной
в собор. Ей нравилось слушать музыку во время вечерних служб. Клодия ценила все
чувственное и красивое. И до конца сохраняла детский задор.
Меррик неохотно отпустила его руку.
– А что ты скажешь вот об этом? – спросила она,
доставая небольшой дневник в белом кожаном переплете. – Давным-давно его
нашли в тайнике квартиры на Рю-Рояль. Ты ведь не знал, что она вела дневник.
– Не знал, – подтвердил Луи. – Хорошо помню, что
подарил ей эту тетрадь, но ни разу не видел, чтобы она делала в ней записи. То,
что Клодия вела дневник, для меня полная неожиданность. Мне всегда казалось,
что она предпочитает читать, а не писать. Она отлично разбиралась в поэзии. С
легкостью запоминала стихи и часто цитировала то одно, то другое произведение.
Сейчас я пытаюсь вспомнить ее любимых поэтов.
Луи уставился на дневник, словно боялся не только открыть
его, но даже дотронуться. Можно было подумать, что дневник до сих пор
принадлежит Клодии.
Меррик убрала тетрадь и достала куклу.
– Она никогда не любила кукол, – твердо заявил
Луи. – Поначалу мы дарили ей много кукол, но, как выяснилось, это было
ошибкой, и в конце концов она просто запретила нам их покупать. Эта кукла не
имеет никакого значения. Хотя, если меня не подводит память, ее нашли с
дневником и четками. Не пойму, зачем она ее сохранила. Не пойму, зачем
спрятала. Может быть, ей хотелось, чтобы в далеком будущем кто-то нашел эту
куклу и погоревал о Клодии, ведь она сама была заперта в кукольное тельце.
Может быть, ей хотелось, чтобы какая-то одинокая душа пролила за нее слезы. Да,
должно быть, все так и было.
– Четки, кукла, дневник, – перечислила Меррик. – А
ты знаешь, что записано в дневнике?
