– Одинокий Дух, сколько раз ты меня призывал? –
печально произнес высокий юноша. – Сколько раз ты, колдун, взывал к
одинокой душе? Ты не имеешь права обращаться к тем, кто находится между жизнью
и смертью. Оставь маску. Она приносит зло. Разве ты не понимаешь, что я тебе
говорю?
Я услышал, как Меррик громко зовет меня по имени, и
почувствовал, как с лица срывают маску. Я открыл глаза и увидел, что лежу на
своей походной кровати, а Меррик стоит надо мной.
– Бог мой, я болен, – сказал я. – Серьезно болен.
Приведи шамана. Нет, не надо шамана: времени не осталось. Мы должны немедленно
ехать в аэропорт.
– Тихо, лежи тихо, – сказала Меррик, но лицо ее
потемнело от страха.
Я отчетливо уловил ее мысли: «Все повторяется, то же самое
происходило с Мэтью. Теперь это случилось с Дэвидом. У меня у самой
невосприимчивость к этой заразе, но Дэвид заболел».
Я вдруг сразу успокоился и твердо решил бороться до
последнего, а пока передвинул голову на подушке, надеясь, что она охладит щеку.
Меррик принялась звать людей, требуя, чтобы они немедленно
пришли, и тут я увидел, что в палатке мы с ней не одни: на ее кровати сидел
какой-то человек.
Это был высокий худой мужчина со смуглой кожей и узким
лицом. Руки украшены нефритовыми браслетами. Высокий лоб, черные волосы до
плеч. Он спокойно смотрел на меня. Я разглядел его темно-красное длинное
одеяние, из-под края которого поблескивал ноготь на большом пальце.
– Это снова ты, – обратился я к нему. – Думаешь,
убьешь меня? Думаешь, что сможешь дотянуться до меня из своей древней могилы и
забрать мою жизнь?
– Я не хочу тебя убивать, – прошептал он все с тем же
безмятежным выражением на лице. – Верни маску ради себя и ради Меррик.
– Нет, – ответил я. – Ты должен понимать, что я не
могу это сделать. Я не могу оставить эту тайну. Не могу просто повернуться и
уйти. Твое время вышло. Теперь настало мое время, и я унесу маску с собой. То
есть на самом деле ее унесет Меррик. Но даже если бы она сдалась, я бы
действовал самостоятельно. Жизнь принадлежит живым.
Пока я негромким голосом пытался урезонить его, в палатку
пришли помощники, приехавшие вместе с нами. Кто-то сунул мне термометр под
язык, а Меррик сказала:
– Не могу прощупать его пульс.
Путешествие в столицу Гватемалы память не сохранила.
Что касается больницы, то она была безликой, каких множество
во всем мире.
Очень часто, стоило повернуть голову, я оказывался один на
один со смуглолицым человеком в нефритовых браслетах, однако он, как правило,
ничего не говорил. Когда я пытался что-то сказать, мне отвечали другие, а этот
человек просто растворялся в воздухе.
Находясь в ясном сознании, что, впрочем, случалось довольно
редко, я почему-то не сомневался, что медикам Гватемалы много известно о
тропической болезни, которой я страдал. Страха у меня не было. По выражению
лица моего смуглого визитера я видел, что не умираю. Каким образом меня
перевезли в больницу Нового Орлеана, я совершенно не помню.
После моего возвращения в Новый Орлеан странный визитер ни
разу не появлялся.
В конце концов я пошел на поправку: дни начали плавно
сменяться один другим и больше не путались в моем сознании, жар спал и «токсин»
полностью вышел. Вскоре отпала необходимость во внутривенном питании. Силы
возвращались.
В моем случае не было ничего из ряда вон выходящего.
Причиной болезни стал какой-то вид земноводных, с одним из представителей
которого я, должно быть, столкнулся, пробираясь сквозь кустарник. Простое
прикосновение к этой твари может быть смертельным. Мой контакт с нею, должно
быть, не был прямым.
Вскоре стало ясно, что болезнь обошла стороной Меррик и
других членов экспедиции. Мне было отрадно это узнать, хотя в том моем
состоянии, должен признать, я мало о них думал.
Меррик проводила со мной много времени, а Эрон вообще почти
не отходил от постели.
Если я начинал интересоваться у Меррик чем-то важным, то в
палате тотчас появлялись врач или медсестра. В иные дни я путал порядок событий
и не желал в этом признаваться. Порой, просыпаясь среди ночи, я был уверен, что
вновь оказался в джунглях.
Наконец, хотя я все еще считался больным, меня перевезли на
«скорой помощи» в Оук-Хейвен и устроили наверху, в передней половине дома.
Это была одна из самых удобных и красивых спален Обители, и
я, надев тапочки и халат, мог вечерами прогуливаться по террасе. Стояла зима,
но вокруг все чудесно зеленело, и ветерок с реки был очень приятен.
Наконец, после двух дней «светских бесед», грозивших свести
меня с ума, Меррик пришла ко мне в спальню одна. На ней был халат, надетый
поверх ночной рубашки, и выглядела она очень усталой. Густые каштановые волосы
были прихвачены у висков двумя янтарными заколками. Она взглянула на меня и с
облегчением вздохнула.
Я лежал в кровати, опершись на подушки и держа на коленях
открытую книгу, посвященную народу майя.
– Я думала, ты умрешь, – без всяких прелюдий заявила
Меррик. – И молилась за тебя так, как никогда в жизни.
– Ты думаешь, Бог услышал твои молитвы? – спросил я и
осекся, вспомнив, что, говоря о молитвах, она не упомянула Бога. – Скажи,
разве мне действительно угрожала смерть?
Казалось, вопрос потряс Меррик, и она помолчала, словно
обдумывая ответ. Отчасти я уже получил его, видя ее реакцию, поэтому теперь
терпеливо ждал, пока она решится заговорить.
– В Гватемале мне сказали, что ты долго не протянешь. Я всех
выставила за дверь, поскольку меня еще слушались, и приложила к лицу маску. Я
видела твою душу, поднявшуюся над телом; я видела, как она борется,
пытаясь освободиться из тисков плоти. Я видела, как она вытянулась в воздухе,
превратившись в твоего двойника, и зависла. Тогда я протянула руки и надавила
на нее сверху, заставив вернуться на место.
Меня захлестнула всепоглощающая любовь.
– Слава Богу, что ты это сделала, – сказал я.
Она повторила мои слова, произнесенные в затерянной среди
джунглей деревушке:
– Жизнь принадлежит живым.
– Ты запомнила? – Я не спросил, а скорее, выразил свою
благодарность.
– Ты часто их повторял, – ответила Меррик. –
Думал, что беседуешь с тем, кого мы оба видели у выхода из пещеры, прежде чем
удрали. И будто бы с ним споришь. А потом, однажды утром, очень рано, когда я
проснулась в кресле и увидела, что ты в сознании, ты сказал, что одержал
победу.
