– Послушай меня, дорогая, – сказал я и, потянувшись,
дотронулся до ее руки. – Борись с этим призраком. У него не больше прав на
тебя, чем у любого другого призрака. Жизнь принадлежит живым, Меррик, и жизнь
сильнее смерти! Не ты утопила Медовую Каплю на Солнце. Она сама заявила о твоей
невиновности.
Меррик не ответила. Она оперлась локтем о колено и положила
голову на правую руку, держа маску в левой. Кажется, она смотрела на нее, но я
не уверен. Ее охватила дрожь.
Я мягко взял у нее маску и осторожно положил на свою
кровать. Затем, вспомнив о предметах, унесенных из пещеры, порылся в карманах,
чтобы их достать. Четыре резные ольмекоидные фигурки изумительной работы: два
лысых и грузных создания и два худых нахмуренных божества. При взгляде на
крошечные лица по мне пробежал озноб. Я мог бы поклясться, что услышал на
секунду целый хор голосов, как будто кто-то повернул ручку настройки приемника.
И сразу наступила тишина – тяжелая, гнетущая тишина. Меня прошиб пот.
Эти маленькие фигурки, крошечные божества, блестели точно
так же, как маска.
– Все это мы увезем с собой, – объявил я. – А что
касается меня, то я хочу вновь отправиться в пещеру, как только восстановлю
силы.
Меррик подняла на меня взгляд.
– Неужели ты серьезно? – спросила она. – Хочешь
бросить вызов тем призракам?
– Да, я готов бросить им вызов. Не скажу, что собираюсь
отнести в пещеру маску, чтобы смотреть на них сквозь прорези. На такое я,
конечно, не решусь. Но нельзя оставлять там столько неисследованных
таинственных предметов. Я должен вернуться, потому что хочу изучить все как
можно тщательнее. Потом, мне кажется, мы должны связаться с одним из
университетов, занимающихся активным исследованием здешних мест, и поставить их
в известность о находке. Надеюсь, ты понимаешь, что я не намерен сообщать им о
маске. По крайней мере до тех пор, пока мы не будем уверены, что безоговорочно
являемся ее владельцами.
Ситуация с университетами, раскопками и притязаниями на
древние находки была довольно запутанной, поэтому мне не хотелось ее обсуждать.
Я чувствовал жар во всем теле. С желудком творилось что-то неладное, хотя, как
правило, со мной такого не бывает.
– Мне необходимо снова увидеть пещеру, – продолжал
объяснять я. – Только сейчас я понял, почему ты сюда стремилась. Хочу
вернуться туда хотя бы один раз, может быть, два, чтобы выяснить...
Я замолчал на полуслове. Приступ тошноты прошел.
Она смотрела на меня глубоким печальным взглядом. Вид у нее
был такой же больной, как у меня. Запустив обе руки в густые пряди волос, она
отбросила их с прелестного лба. В зеленых глазах горел огонь.
– Ты знаешь, – вновь заговорил я, – что в нашем
распоряжении четверо помощников, которые без труда сумеют вывезти из страны
маску и доставить в Новый Орлеан. Хочешь, я передам им маску сейчас же?
– Нет, пока ничего не предпринимай, – ответила Меррик,
поднимаясь на ноги. – Пойду в церковь.
– Зачем? – спросил я.
– Чтобы помолиться, Дэвид! – нетерпеливо ответила она и
сердито посмотрела на меня. – Неужели ты вообще ни во что не веришь? Я иду
в церковь, чтобы помолиться.
Меррик ушла.
Минут через двадцать я наконец налил себе рома. Меня мучила
жажда. Странное ощущение: и тошнота, и жажда одновременно. Если не считать
возни нескольких кур или индеек – не знаю, кого именно, – в деревне стояла
тишина и никто не нарушил моего уединения.
Я уставился на маску и только тут понял, что у меня ужасно
болит голова и кровь стучит в висках. Я не придал этому значения, так как
никогда особенно не страдал от головных болей, но тут вдруг вместо маски я
увидел расплывчатое пятно.
Я попытался сфокусировать взгляд и не смог. Меня охватил
жар, и каждый укус насекомого, полученный в джунглях, вдруг снова напомнил о
себе.
– Чепуха, – вслух произнес я, – мне сделали все
чертовые прививки, какие только можно, включая те, что не были известны
медицине в те времена, когда Мэтью подхватил свою лихорадку...
До меня вдруг дошло, что я разговариваю сам с собой. Плеснув
себе еще добрую порцию рома, я выпил ее залпом.
И вдруг в голову пришла мысль, что мне станет гораздо лучше,
если в палатке не будет столько народа, мне захотелось, чтобы все эти люди
ушли.
Потом я понял, что никаких людей в палатке быть не может.
Ведь никто не входил.
Я попытался восстановить в памяти последние несколько минут,
но какое-то звено оказалось утерянным. Повернувшись, я снова взглянул на маску,
а потом выпил еще рома, который к этому времени уже казался мне слаще нектара,
отставил стакан и взял в руки маску.
Она казалась невесомой. Я поднял драгоценную вещь так, чтобы
сквозь нее проходил свет, и она на секунду вроде бы ожила. Чей-то голос
лихорадочно зашептал мне о всевозможных мелочах, о которых мне следует
побеспокоиться, а другой голос добавил:
– Через тысячу лет придут и другие заботы. – Только эти
слова были произнесены на незнакомом мне языке.
– Как же так? Я ведь тебя понимаю, – вслух сказал я, и
тогда шепчущий голос произнес что-то вроде проклятия и зловещего пророчества –
насчет того, что некоторые вопросы лучше не затрагивать, оставить как есть.
Палатка заходила ходуном. Точнее, заходила ходуном кровать,
на которой я сидел. Я прижал к себе маску и ощутил прилив уверенности. Но весь
мир изменился. Я сам изменился.
И вдруг понял, что стою на высокой площадке, с которой
открывается чудесный вид на горы, покрытые темно-зеленым лесом, а над головой
простирается ярко-голубое небо.
Я опустил взгляд вниз и увидел тысячную толпу, окружившую
площадку. На вершинах других пирамид тоже стояли огромные массы людей. Они
шептали, кричали и пели. Но рядом со мной на площадке находились лишь несколько
человек, и все они преданно смотрели мне в глаза.
– Ты призовешь дождь, – произнес чей-то голос прямо мне
в ухо, – и он прольется. Но однажды вместо дождя начнет падать снег, и в
тот день ты умрешь.
– Нет, этого никогда не случится! – воскликнул я. У
меня вдруг закружилась голова, я испугался, что сейчас упаду с площадки. Тогда
я повернулся и протянул руки к моим последователям. – Вы жрецы? Скажите,
кто вы? – спросил я. – Я Дэвид. И требую ответа. Я не тот, за кого вы
меня принимаете!
В следующую же секунду я оказался в пещере и медленно
повалился на мягкую от пыли землю. Меррик кричала, чтобы я поднялся. Передо
мной возвышался плачущий призрак.
