– Ты никогда не любил неразбавленный ром, Дэвид, – тихо
произнесла она. – Всегда предпочитал виски, как мой отчим Мэтью. Бутылка в
столовой. Ты не против «Макаллана»? Двадцатипятилетней выдержки. Годится для
моего дорогого Верховного главы?
– Не сомневайтесь, любезная дама, – ответил я. –
Но не будем сейчас об этом. Мне позволено войти в ваш будуар?
Она коротко рассмеялась.
– Конечно, Дэвид. Входи смело.
Бросив взгляд налево, я мгновенно опешил: между двумя
фасадными окнами возвышался массивный мраморный алтарь, уставленный гипсовыми
фигурами святых, – совсем как в прежние времена. Дева Мария в венце и в
одеянии монахини-кармелитки держала на руках сияющего младенца Иисуса и невинно
улыбалась.
Появились и другие детали. В новых статуэтках я узнал трех
волхвов из христианской Библии. Надеюсь, вы понимаете, что алтарь вовсе не
напоминал сценку с рождественскими яслями. Волхвов просто добавили к большой
коллекции священных фигурок, и они существовали как бы сами по себе.
Среди святых я заметил несколько таинственных нефритовых
идолов, включая одного, очень противного, который занес скипетр, готовясь то ли
к совершению какого-то обрядового действа, то ли к нападению.
Два других, довольно злобных маленьких персонажа стояли по
обе стороны большой статуи святого Петра. А перед ними лежал нож с зеленой
нефритовой ручкой в виде колибри – один из самых красивых артефактов в большой
коллекции Меррик.
Прекрасному лезвию топора, которое я впервые увидел много
лет назад, было отведено почетное место между Девой Марией и архангелом
Михаилом. В тусклом свете оно красиво поблескивало.
Но, наверное, удивительнее всего на алтаре смотрелись
дагерротипы и старые фотографии родственников Меррик, стоявшие вплотную один к
другому, как на рояле в гостиной. Множество лиц сливались и расплывались в
неярком свете.
Среди многочисленных ваз со свежими цветами перед
сооружением в два ряда горели свечи. Нигде не было ни пылинки, все сияло
чистотой. Так мне казалось, пока я не увидел, что среди подношений на алтаре
нашла свое место и сморщенная рука. Она выделялась на белом мраморе –
скрюченная, отвратительная, почти такая же, какой я ее увидел в далеком
прошлом.
– В память о старых временах? – спросил я, жестом
показывая на алтарь.
– Не говори глупостей, – тихо ответила Меррик и
поднесла к губам сигарету.
Я знал, что она время от времени покуривает. Бросив взгляд
на пачку, лежавшую на маленьком столике, я прочел название: «Ротманс». Любимый
сорт Мэтью. И мой тоже.
Тем не менее я сурово взглянул на нее, словно сомневаясь,
действительно ли передо мной моя любимая Меррик, и почувствовал, как по телу
побежали мурашки, – я всегда терпеть не мог это отвратительное ощущение.
– Меррик! – позвал я.
Она подняла взгляд. Да, передо мной она, Меррик, –
никто другой не проник в это красивое молодое тело. А еще я понял, что она
вовсе не так пьяна.
– Присаживайся, Дэвид, дорогой. – Голос ее звучал
ласково, почти печально. – Кресло здесь удобное. Я действительно рада тебя
видеть.
Услышав знакомые интонации, я почувствовал облегчение.
Пересек комнату и уселся в кресло, откуда хорошо мог разглядеть ее лицо. Алтарь
светился за правым плечом Меррик, а со всех фотографий точно так же, как
когда-то, на меня были устремлены немигающие взгляды ее предков. Все это мне не
понравилось, равно как и многочисленные безразличные святые и
коленопреклоненные волхвы, хотя, должен признать, зрелище было впечатляющее.
– Зачем нам отправляться в эти джунгли, Меррик? –
спросил я. – Что, скажи на милость, заставило тебя бросить все ради этой
идеи?
Прежде чем ответить, Меррик сделала внушительный глоток рома
и перевела взгляд на алтарь.
Только теперь я заметил, что на противоположной стене, рядом
с дверью, через которую я вошел, висит огромный портрет дядюшки Вервэна.
Я сразу узнал в нем портрет, который Меррик показала нам в
тот далекий вечер. Она его увеличила – заказ, наверное, обошелся дорого. Копия
сохранила ярко-коричневые тона оригинала, и дядюшка Вервэн, юноша в расцвете
лет, удобно положивший локоть на греческую колонну, смотрел, казалось, прямо на
меня своими дерзкими блестящими светлыми глазами.
Даже в мерцающем полумраке я разглядел широкий, красивой
формы нос и изящно очерченные полные губы. Что касается глаз, то они придавали
лицу несколько пугающее выражение, хотя я не был уверен, что правильно оценил
свои ощущения.
– Я вижу, ты приехал, чтобы продолжать спор, – сказала
Меррик. – Никаких доводов тебе не найти, Дэвид. Я должна ехать, и
немедленно.
– Ты меня не убедила. Отлично знаешь, что я не позволю тебе
отправляться в ту часть света без поддержки Таламаски, но мне нужно понять...
– Дядюшка Вервэн не оставит меня одну, – тихо
произнесла она.
Глаза ее в полумраке казались огромными и пронзительными,
лицо было озарено только скудным светом, проникавшим сюда из коридора.
– Все дело в снах, Дэвид. По правде говоря, они снятся мне
уже несколько лет, но раньше я не видела то, что вижу теперь. Может быть, мне
не хотелось обращать на них внимание. Может быть, я даже в самих снах
притворялась, будто не понимаю, что от меня требуется.
Мне казалось, Меррик стала намного привлекательнее, чем я ее
помнил. Простое платье из фиолетовой хлопковой ткани было туго перетянуто на
талии, подол едва прикрывал колени. Стройные красивые ноги без чулок, ноготки
накрашены под цвет платья.
– Когда точно началось это наваждение?
– Весной, – устало ответила она. – А может, сразу
после Рождества. Я не уверена. Зима выдалась суровой. Эрон тебе расскажет.
Стояли сильные морозы. Все красивые банановые деревья погибли. Конечно, они
ожили, как только наступило весеннее тепло. Ты видел их у входа?
– Прости, дорогая, не заметил, – ответил я.
Словно не слыша моих слов, она продолжала:
– Именно тогда он начал являться ко мне наиболее отчетливо.
Во сне не было ни прошлого, ни будущего – только дядюшка Вервэн и я. Мы с ним
находились в этом доме, он сидел за обеденным столом... – Она показала на
открытую дверь, откуда виднелась столовая. – Я была с ним. Он сказал мне:
«Девочка, разве я не велел тебе вернуться туда и забрать остальные
вещи?», – а потом начал длинный рассказ о каких-то призраках – жутких
призраках, столкнувших его с утеса, так что он упал и разбил голову. Я
проснулась среди ночи и записала все, что запомнила, но кое-что все-таки
упустила – впрочем, возможно, так и должно было случиться.
– И что же ты запомнила?
