– Живописные портреты ее не устраивали. Ей нужны были
фотографии, дагерротипы, подлинные изображения на стекле. Невозможность
осуществить это желание приводила ее в ярость. Но потом, несколько лет спустя,
когда мы уже были в Париже, в одну из чудесных ночей, предшествовавшей нашему
посещению Театра вампиров и встрече с ужасными монстрами, уничтожившими ее,
Клодия обнаружила, что магические картинки можно делать и ночью, при
искусственном освещении...
Луи печально вздохнул – казалось, он заново переживает
прошлое. Я не смел нарушить молчание.
– Ты не можешь себе представить, в какое волнение ее привело
это открытие, – после паузы вновь заговорил он. – Она посетила
выставку известного фотографа Надара, который снимал парижские катакомбы, целые
горы человеческих костей. Как тебе, несомненно, известно, Надар был
неисправимым ловеласом. Клодию привели в восторг его фотографии. Однажды
вечером, предварительно договорившись о встрече, она отправилась к нему в
студию, и там был сделан этот портрет.
Луи подошел ко мне.
– Снимок темный. Всех зеркал и искусственных ламп было мало,
чтобы добиться качества. Клодия стояла неподвижно как статуя. Но она осталась
очень довольна результатом и держала этот портрет на своем трюмо в отеле
«Сент-Габриэль» – последнем пристанище, служившем нам домом. Там у нас были
чудесные номера. Отель располагался неподалеку от здания Оперы. Кажется, Клодия
даже не распаковала живописные портреты. Для нее был важен только этот снимок.
Я действительно полагал, что со временем она будет счастлива в Париже. Может
быть, так бы все и вышло... Просто не хватило времени. Она считала, что этот
маленький портрет только начало, и планировала вернуться к Надару в еще более
прелестном платье.
Луи посмотрел на меня.
Я поднялся, чтобы взять портрет, и он передал его мне в руки
с чрезвычайной осторожностью, словно тот мог рассыпаться на куски.
Я опешил. Каким маленьким и невинным казалось это дитя со
светлыми локонами, полными щечками, темными губками бантиком и белым личиком.
Когда я взглянул на затемненное стекло, взгляд Клодии буквально пылал. А меня
вновь охватило то же мучительное подозрение, что терзало разум, когда я
рассматривал родственников Меррик: казалось, что Клодия меня рассматривает.
Должно быть, у меня вырвался какой-то тихий возглас. Не
помню. Я закрыл маленькую книжицу и даже защелкнул крошечный золотой замочек.
– Разве она не была красива? – спросил Луи. –
Ответь. Дело не во вкусе. Была. Это факт, который никто не станет отрицать.
Я взглянул на него и хотел было заверить, что он прав, что
Клодия и в самом деле была прелестна... Но не проронил ни звука.
– Я принес портрет для колдовского обряда, – пояснил
Луи. – У нас нет ни локона ее волос, ни крови, ни одежды. Но у нас есть
это. После ее смерти я отправился в отель, где мы были счастливы, и забрал
портрет, а все остальное оставил.
Луи спрятал снимок во внутренний карман пиджака. С застывшим
взглядом невидящих глаз, он выглядел потрясенным, углубленным в себя, но быстро
вернулся к действительности, слегка тряхнул головой, словно избавляясь от
наваждения, и спросил:
– Как ты думаешь, этого достаточно?
– Да, – только и сказал я. В голове у меня проносилось
множество слов утешения, но все они казались пустыми и невыразительными.
Мы стояли и смотрели друг на друга, и меня поразило
выражение его лица, в котором читалась подлинная человеческая страсть. Я никак
не ожидал, что стану свидетелем столь безграничного отчаяния.
– На самом деле я не хочу видеть Клодию, – признался
Луи. – И если честно, думаю, нам не удастся вызвать ее призрак. Поверь,
Дэвид, это правда.
– Верю.
– Но если призрак все-таки появится и окажется, что Клодия
претерпевает муки...
– Тогда Меррик будет знать, куда и как ее направить, –
быстро договорил я. – И я буду знать. Все медиумы Таламаски знают, как
следует действовать в таких случаях, как подтолкнуть таких призраков к свету.
– Я как раз на это рассчитывал, – кивнул он. – Но,
видишь ли, не думаю, что Клодия где-то заблудилась, – она просто захотела
остаться. А в таком случае только такая всесильная колдунья, как Меррик, сможет
убедить ее, что за пределами этого мира мучениям наступит конец.
– Вот именно, – подтвердил я.
– Ладно, я и так злоупотребил твоим вниманием, – сказал
Луи. – Теперь мне нужно идти. Лестат сейчас на окраине города, в старом
сиротском приюте. Слушает музыку. И мне нужно убедиться, что ему не помешают
случайные посетители.
Я понимал, что все это выдумки: Лестат всегда в состоянии
защитить себя от чего и от кого угодно. Однако я отреагировал на его слова так,
как подобает джентльмену, и не произнес ни слова.
– Ты прав. Меня мучит жажда, – добавил он, с легкой
улыбкой бросив на меня взгляд. – На самом деле я вовсе не собираюсь
навещать Лестата, потому что уже успел побывать в сиротском доме Святой Елизаветы.
Лестат там остался один на один со своей музыкой – ему это нравится. А меня
мучит жажда, и я должен насытиться, но без свидетелей.
– Нет, – мягко возразил я. – Позволь мне пойти с
тобой. После колдовских проделок Меррик я не хочу, чтобы ты отправлялся бродить
по улицам один.
Это шло вразрез с привычками Луи, однако он согласился.
Глава 6
Мы вместе покинули дом и пошли довольно быстрым шагом, пока
не оставили далеко позади освещенные кварталы Рю-Рояль и Рю-Бурбон.
Вскоре Новый Орлеан раскрыл перед нами свое чрево, и мы
углубились в район трущоб, напоминавший тот, в котором я когда-то давно впервые
увидел Большую Нанэнн. Но если здесь и обитали другие великие колдуньи, то этой
ночью я с ними не встретился.
Позвольте мне сделать сейчас небольшое отступление о Новом
Орлеане и о его значении для нас.
Первое и самое главное: этот город не так чудовищен, как
Лос-Анджелес и Нью-Йорк. Он невелик. И хотя в нем живет довольно большое число
опасных деклассированных элементов, они не в силах утолить жажду даже трех
вампиров. А уж если здесь собирается целая толпа пьющих кровь, начинается
беспорядочная охота и возникает нежелательный ажиотаж.
Именно это и случилось в недавнем прошлом, когда Лестат
опубликовал повествование о Мемнохе-дьяволе. В Новый Орлеан потянулись самые древние
вампиры, не говоря уже о вампирах-скитальцах – созданиях с ненасытным
аппетитом, пренебрежительно относящихся к своим сородичам и заведенным
порядкам, благодаря которым только и можно выжить в современном мире.
