Александр стоял на грубо и наскоро сколоченной деревянной трибуне в своем парадном черном мундире и наблюдал за обстановкой. Бисмарк, Гарибальди и другие представители коалиции победителей стояли вокруг него и увлеченно обсуждали всякие пустяки. Ему тоже бельгийский король Леопольд II что-то увлеченно рассказывал, но его слова казались таким малозначительным шумом, что русский Император только из вежливости краем уха слушал своего коллегу по монаршему делу и время от времени вставлял формальные реплики, выказывая свой «живой интерес».
– Дорогой друг
[97]
, – перебил Леопольда II Александр, – похоже, что начинается.
– Что? – несколько осекся бельгийский король.
– Парад начинается, – уточнил Император, сверившись с часами. Повернулся лицом к импровизированному плацу и окинул его взором.
Вдоль западной стороны Марсова поля стояли французы – простые обыватели, которых согнали сюда чуть ли не силой со всего Парижа и окрестностей, а также часть военнопленных под охраной. Тысяч пятьдесят было точно. Для них соорудили простые наклонные многоярусные трибуны, впрочем, мест для всех все равно не хватило, так что многие просто толпились, не имея возможности наблюдать плац.
Но вот назначенный час пробил, и в громкоговорителях захрипели легкие помехи. После которых начал свое выступление формальный лидер коалиции – английский премьер-министр сэр Уильям Гладстон.
Тут стоит пояснить только одну деталь – появление русских громкоговорителей в Париже на совместном параде. Дело в том, что никто из европейских правителей о них и не думал, однако Александр настоял на применении этого новшества. Были определенные проблемы, но довольно быстро все утрясли. В конце концов, возможность произнести нормальную речь перед солдатами и обывателями была крайне соблазнительна для сэра Гладстона.
– Господа! – начал свое выступление Уильям Гладстон. – Мы собрались с вами в этот знаменательный день, чтобы парадом ознаменовать прекращение чудовищной войны. Войны, которая унесла два миллиона жизней и поистине ужаснула мир. Еще никогда во время столь непродолжительной военной кампании не гибло так много солдат. Я очень надеюсь, что весь цивилизованный мир сделает надлежащие выводы и постарается в будущем решать все свои противоречия за столом переговоров. – Гладстон сделал небольшую паузу. – Об этом еще долго можно говорить, вспоминая каждого ушедшего бойца, который честно отдал свою жизнь за интересы своей Родины. Но не время и не место для этого. Война закончилась. И я приглашаю войска стран победившей коалиции пройти с триумфом по этому полю, посвященному богу войны Марсу, который, без всяких сомнений, увенчал славой самых достойных. – Гладстон замолчал, и спустя десять секунд заиграл оркестр.
Александр решил не мелочиться и расставил микрофоны не только на трибуне для выступления политических лидеров и комментаторов, но и перед оркестрами, которые были предоставлены всеми странами – участницами коалиции. Даже такие второстепенные «вояки», как Дания и Богемия, выставившие всего по одной пехотной дивизии, и те не постеснялись прислать для участия в параде полноценный оркестр.
Первыми шли англичане, как организаторы коалиции. И, надо сказать, Александр сам предложил этот порядок. Даже несмотря на то, что это именно русские войска переломили ход боев на французском фронте и взломали оборону Парижа. Нет, Император не старался каким-то образом умалить заслуги своих войск. Ни в коем случае. Просто он хорошо помнил из когда-то услышанной заметки о ведении публичного выступления, что самые сильные впечатления оставляют слова вступления и завершения. И хотел немного схитрить, уступив первый шаг своим политическим противникам, великодушно позволяя им попасть в расставленные для них сети.
Впрочем, Гладстон и Бисмарк о подвохе, который задумал Александр, ничего не знали, но напряглись основательно от странной уступчивости победителя. Однако отказываться им было не с руки, так что пришлось скрепя сердце пойти первыми.
Уильям Гладстон ожидал практически всего, чего угодно, вплоть до какого-то взрыва, совершенного сумасшедшим французским солдатом с кофром, наполненным нитроглицерином. Но подвох оказался совершенно в другой плоскости.
Дело в том, что на 1871 год в распоряжении всех стран антифранцузской коалиции практически не имелось никаких достойных торжественных песен. Конечно, кое-что было, но те наработки, достигнутые Российской Империей за последние полтора десятилетия, были абсолютно вне конкуренции. Разрыв был просто колоссален.
Вот из-за поворота на Марсово поле вышли последние коробки датских вооруженных сил, идущие под какое-то невнятное пиликанье оркестра, попытавшегося за пару недель до проведения парада подобрать и доработать под внезапно появившиеся нужды какие-то камерные композиции. Вот пришла пора выдвигаться русским, но они задержались, выжидая паузу и накаляя обстановку. Уже даже шепот пошел по монаршей трибуне, будто бы русские в самый последний момент отказались от парада, но спустя две минуты действие началось – из-за руин поднялись восемь малых дирижаблей, что на небольшой высоте пошли над дорогой. Шестнадцать паровых двигателей высокого давления работали весьма тихо, настолько, что только легкий гул винтов говорил об их приближении. Впрочем, динамики перекрыть шум дирижаблей не могли – слишком незначительным он был.
Само собой, все внимание зрителей оказалось практически сразу приковано к этим летающим диковинкам, а не к датчанам, части которых завершали парадное шествие перед главной трибуной. Фактически они сразу стали кем-то вроде бедных родственников, интерес к которым пропал даже у главы датской делегации.
И вот, после того как последняя датская шеренга минула микрофон комментатора, тот объявил: «А теперь на Марсово поле выходят вооруженные силы Российской Империи! Поприветствуем первый в мире военно-воздушный флот, без которого не было стольких побед доблестной русской армии!» И через три секунды после завершения этой небольшой вступительной речи заиграл хорошо знакомый многим читателям «Марш авиаторов», кое-как восстановленный по воспоминаниям Александра. Само собой, без слов, чтобы не дразнить слушателей некими крылатыми аппаратами, которые еще только разрабатывались в секретном НИИ в России.
Через несколько секунд после начала игры музыки по дирижаблям пробежала волна приказов, и, чуть вздрогнув, они сбросили большие полотна знамен Российской Империи, которые развернулись под тяжестью грузов. Причем заметно убавив скорость хода. Строй слегка заколебался, но опытные экипажи справились с управлением, благо что погода этому способствовала настолько, насколько это было только возможно. Стоял штиль, который даже на высоте полета дирижаблей не отличался в этот день шквальными порывами ветрами. Александру в те минуты казалось, что само Провидение играет на руку русским, всецело помогая с замечательной погодой.
Сразу же после этого акта из-за поворота выдвинулась русская пехота с ее разительно отличавшейся от современников формой и силуэтом. Если бы какой-то житель начала XXI века взглянул на нее, то не поверил бы своим глазам, так как из-за поворота уверенным шагом в твердых, аккуратных батальонных коробках выдвигался анахронизм, совершенно не вписывающийся в 1871 год. Все дело в том, что Александр постарался воспроизвести советскую военную форму образца 1943 года, подспудно внеся в нее ряд технологических поправок. Например, повсеместно заменив гимнастерку кителем, да пехотный стальной шлем использовал не советский, а немецкий, как более удобный. Но в целом при взгляде со стороны можно было сказать, что на Марсово поле в августе 1871 года вышла фактически советская пехота конца Великой Отечественной войны. Причем ее вид настолько диссонировал с прошедшими перед ней «пафосными колоннами», что даже местные хроноаборигены обратили на это внимание. Просто глаз резало.
