Вещмешок уложен. Истинному художнику легко идти по миру. Жить как птице небесной… Да, не забыть шерстяные носки (тогда измучился, стаскивая с окоченевших ступней мерзавца Михайлова, но носки того стоили — мягкие, из козьего пуха). Складной нож в правом кармане — художнику необходим острый инструмент: оттачивать карандаши, подчищать краску. Хорошо заточенный рабочий нож с роговыми накладками на рукояти. Это ведь не финка, не кинжал. Самоуверенный Михайлов тоже так думал…
Автомат, граната… Жаль, кобура пуста. Ничего, идти легче, а ЭТИ будут расслабленны. Охрана проводит до деревни, дальше… Дальше чутье творца подскажет.
* * *
— Вот он, глаз-то, — сказал Михась.
Дожевывая, Женька с подозрением глянул на довольного проводника — рядом с Поборцем стояла симпатичная, хотя и весьма крепкотелая, молодая женщина. Вообще-то у навеса кухни-столовой партизанок хватало, и все они с интересом поглядывали на обедающих гостей, но эта красавица, зачем-то приведенная Михасем, смотрела на товарища переводчика как-то особенно оценивающе.
— Ну?! — поторопил Поборец.
— Оно, — кратко сказала черноволосая, поставила на стол миску, положила тряпичный сверток и неожиданно вскинула руку на уровень лица сидящего переводчика. Женька невольно вздрогнул — в глаз ему смотрел крепко скрученный кукиш.
Ячмень рос, подышов покос.
Як траву скасили, так и ячмень выдалили.
Сыдзи, ячмень, с тела салдатскага
На веки вечныя в прорву вогненную.
Аминь. Аминь. Аминь, —
нараспев продекламировала женщина. — Не моргай, лейтенант!
Закончив заговор, красавица плеснула в миску какой-то жидкости, смочила вату.
— Может, не надо? — робко спросил Земляков.
— Ня бойся, лейтенант. Борной у нас сейчас няма, рамонкам
[95]
промою, — сухо пояснила целительница.
Женька покорно подставил глаз — коснулось влажным и прохладным, сразу стало полегче. Черноволосая приказала подержать вату «мянут пять», повязала на запястье больному красную шерстяную нитку и пошла прочь.
— Ничего так, — с восхищением сказал Нерода, глядя вслед целительнице.
— «Нечаго так» будет пасля вайны, когда в госци прыедзешь, — строго сказал Михась, присаживаясь к столу. — У Ганы под Ушачами усю сямью побило. Цяжко чаловеку.
— Эх, война, — Нерода посмотрел в свою миску. — Ты, Михась, как насчет подзаправки? А то навалили нам щедро.
— Та я поел. Но магу допомоч, — снизошел проводник.
Женька с некоторым облегчением отвалил часть и от своей порции. Доели кулеш в задумчивом молчании — Михась опробовал свой трофейный сервировочный прибор, но вернулся к привычной деревянной ложке.
— Подтягиваются, — сообщил Нерода, завидевший знакомых бойцов у штабной землянки. — Пора нам растрясти обед. Вот и лейтенант идет.
Женька увидел подследственного — Лебедев довольно бодро шагал к месту сбора.
— Этот сярун? — пробормотал Михась. — Не, я з им никуды не пайду.
— Знакомы, что ли? — удивился Нерода.
Михась сказал. Развернуто.
Женька в изумлении переспросил:
— Чего-чего та кобыла? Ее-то за что?
— Она, бедолага, тут пожизненно крайней назначена, — мрачно объяснил Нерода. — Ты, Михась, не шуми. Лейтенант нам нужен, значит, пойдет. Не головным и не замыкающим, но пойдет. И ты, товарищ Поборец, за ним приглядывать будешь. Как и мы с, гм, товарищем Огром. Поскольку товарищ Лебедев нам нужен целым и невредимым. Доступно?
Михась потрясенно молчал. Женька подумал, что формулировка у старшего по «Рогозу» вышла не очень-то. Прозрачненькая формулировка. Не двусмысленная, а, скорее, наоборот.
— Э, Михась? Нам сейчас думать не положено.
— Чаго «Михась»? Понял я усе. Не в першы раз, — в полном смятении чувств проводник хорошо хлебнул чаю, обжегся и подскочил, вывалив пострадавший язык.
Офицеры «Рогоза» переглянулись — ладно, хоть сразу болтать не будет. Женька, морщась, поднялся.
— Слышь, Михась, а если у меня ниже спины болит, кукиши с ромашкой не помогут?
Поборец мотнул красным языком и дернул плечом, что должно было обозначать определенные пробелы в знаниях по части нетрадиционной медицины, и «Рогоз» двинулся к месту сбора сводной усиленной группы.
* * *
Шли осторожно и без сюрпризов. Проводники ориентировались по звукам боя, местность была хорошо знакома. Огибая все подозрительное, пережидая, прислушиваясь к громыханию бомбежки и артиллерийской канонады, вышли в назначенный район. Лебедев двигался сразу за головным проводником — номинально возглавляя партизанских представителей. Ну и чувствовал, что в спину ему смотрят. Так было спокойнее всем. Поборец, то ли вследствие легкой чайной травмы, то ли полностью сосредоточенный на маршруте, никаких фокусов не выкидывал.
…Смеркалось. Группа лежала на опушке: впереди была поляна, дорога, воронки, поломанные стволы берез.
— Давайте хоть через дорогу переведем, — прошептал щербатый Евсеенко.
— Извините, хлопцы, дальше мы самостоятельно, — ответил Нерода. — Есть такая вводная. Вот ваш лейтенант от лица «залесцев» поучаствует…
Попрощались, «Рогоз» короткими перебежками пересек дорогу. Лебедев опять двигался вторым, оглянулся с непонятной целью — Женька на всякий случай улыбнулся особой «госбезопасной» улыбкой и стволом карабина подсказал верное направление движения. До кустов агент-художник добежал благополучно, но там свалился с совершенно непозволительным треском и шумом.
— Скромнее, товарищ Ластик, — зашипел Женька. — Не на прогулке. Прочешут кусты из пулемета, и останемся мы с вами без вести пропавшими талантами.
— Послушайте, я так не могу, — задыхаясь, пробормотал Лебедев. — Он же постоянно смотрит мне в спину…
— Кто «он»?
— Поборец. Вы не знаете этого юного фанатика. Абсолютно безумен. Он пьяный резал полицейских на ремни. Меня ненавидит…
— Разве он вас знает?
— Мы встречались во время чистки Полоцкой зоны. Он что-то подозревает, но дело не в этом. Он умалишенный…
— Что застряли? — Меж кустов возник темный силуэт Нероды.
— Проводник знает нашего агента, — пояснил Женька.
— Scheisse!
[96]
Почему вы раньше молчали?! — У старлея получилось не совсем натурально, но удовлетворительно.
— Вы со мной не советовались, — пожаловался Лебедев. — Мальчишка крайне подозрителен…
— Придется его убрать, — сказал Женька. — Герр Ластик, вам предстоит еще раз делом доказать преданность рейху.
