Я выбралась из толпы и набрала Машкин номер.
– Иди к Виссариону, дождешься Тони там, из подсобки
носа не показывай.
– Что происходит? – жалко спросила она.
– У меня нет времени объяснять. Как только дозвонишься
до мужа, сразу уезжайте, все равно куда.
– Да ты с ума сошла, что я ему скажу?
– Дура! – заорала я. – Немедленно, слышишь,
немедленно иди к Виссариону. Антону позвонишь оттуда.
Я услышала короткие гудки и вздохнула. Потом огляделась,
пытаясь решить, что теперь делать. Елена сказала, что статья должна выйти
завтра, а я так и не удосужилась спросить, отправила ли она ее по электронной
почте или предпочла отвезти сама. Я надеялась, что отправила. Хотя без документов
это не более чем слова. Но убийство известной журналистки вызовет вопросы, и
его, вне всякого сомнения, свяжут со статьей. Я поразилась тому, как
отстранение подумала об этом, точно Елена в самом деле для меня только
«известная журналистка», а не человек, с которым я час назад перешла на «ты» и
собиралась праздновать скорую победу.
Я быстро шла по тротуару, высматривая телефон, надо было
позвонить Панкратову. Он, безусловно, уже знает, что произошло. Или узнает с
минуты на минуту. Телефон был на углу, я торопливо набрала номер его мобильного
и услышала резкое «да».
– Елену убили, – сказала я.
– Знаю, – ответил он, не поинтересовавшись, кто
ему звонит.
– Я все видела. Я приду в прокуратуру и дам показания.
Они забрали документы, но…
– Вы что, с ума сошли? – тихо и зло спросил
он. – Думаете, мне нужен еще один труп? Мы ничего не докажем, а вы не
доживете до конца следствия. Убирайтесь из города.
Он отключился, а я еще долго стояла, держа трубку в руке.
Мой взгляд упал на пятиэтажный дом, выкрашенный в
ярко-розовый цвет, и я вспомнила, что здесь живет Зойка, одна из заблудших душ,
опекаемых Виссарионом. Сейчас она наверняка отсыпается после ночных трудов.
Я долго нажимала кнопки домофона, пока наконец не услышала
ее недовольный голос:
– Кто там?
– Я пришла к тебе с приветом, рассказать, что солнце
встало.
– Юлька, ты, что ли? – после небольшой паузы
спросила она, и дверь с легким щелчком открылась.
Я быстро поднялась к ее квартире. Зойка стояла на пороге в
одних трусах, зато успела сунуть в рот сигарету и сейчас щелкала зажигалкой,
прищурив один глаз.
– Случилось чего? – нервно спросила она.
– Можно я у тебя перекантуюсь? – задала я вопрос.
– Да ради бога. А что Виссарион?
– С ним все в порядке. Вот у меня проблемы.
– Ты прячешься, что ли? – деловито
поинтересовалась она.
– Пока не знаю. Ты вроде не из болтливых.
– Уж будь уверена, держать язык за зубами умею.
Проходи, давай хоть кофе выпьем. Жрать у меня нечего, сейчас оденусь и сбегаю в
магазин.
Я махнула рукой:
– Без надобности. Я тебя не стесню? – спросила я,
оглядывая ее однокомнатные хоромы.
– Ты же знаешь, клиентов я сюда не вожу, живи на
здоровье.
Зойкина квартира являла собой странное зрелище: мебель
тридцатилетней давности, вся какая-то перекошенная, с дверцами на одной петле.
У противоположной стены узкая кровать с розовым балдахином из дешевой ткани,
подушки с рюшами, плюшевый медведь. В углу кинотеатр, очень дорогой, в
настоящее время на одной из колонок висел Зойкин лифчик, который вполне можно
было принять за чепец, тоже с оборками. На кровати, креслах, дверце шкафа
висели кофты, юбки, колготки, чистые и не очень, все вперемешку. На плечиках на
гвозде возле двери висела норковая шуба, на которую Зойка копила всю прошлую
зиму. Эта зима выдалась на редкость теплой, и Зойка жаловалась, что шубу ни
разу не надевала.
– Юлька, – позвала она, понаблюдав за мной. –
Может, это… водки выпьем?
– Давай, – кивнула я.
Мы устроились на кухне за расшатанным столом, покрытым
клеенкой с нарисованными на ней дынями, апельсинами и клубникой. Зойка достала
из холодильника бутылку, из закуски была только капуста, которую хозяйка солила
сама и очень этим гордилась.
– Жаль, хлеба нет, – вздохнула она и тут же весело
добавила: – Ну и хрен с ним. В этот момент на мой мобильник позвонила Машка,
голос ее звучал тревожно:
– Юлька, мы с Виссарионом едем на вокзал, что
происходит, а? Он ничего не объясняет, талдычит: «Юля велела». Я звонила Тони,
наплела про тетку в Питере, которая вдруг померла. Он обещал приехать завтра.
Поезд через час, ты едешь?
– Я тоже завтра. Деньги у тебя есть?
– Виссарион дал мне почти две тысячи баксов, сказал,
что твои.
– Правильно сказал. Приедешь, устройся где-нибудь на
квартире, в гостиницу не суйся. Тони лишний раз не звони, мне тоже. Пока.
– Машка? – спросила Зойка, когда я закончила
разговор. – Видно, неприятности у тебя не хилые.
– Обычные неприятности, – пожала я плечами.
– Прячешься от Ника? – Я опять пожала
плечами. – Ненавижу эту сволочь, – сквозь зубы сказала Зойка. –
Своими руками бы придушила.
– Без тебя охотники найдутся, так что руки пачкать ни к
чему.
Мы пили водку, Зойка рассказывала историю своей жизни,
которую я давно знала наизусть. В нужных местах я кивала, при этом пытаясь
решить, что мне делать дальше.
Ничего не случилось. В доме напротив женщина на лоджии
развешивала белье, старушка, опираясь на палку, шла через двор, по телевизору
рекламировали зубную пасту и майонез. Все как обычно. Мир не рухнул, не
раскололся, не стал чище.
