— Надо знать, что пить, тогда даже гости из преисподней
будут вести себя интеллигентно. Ты мне вот что скажи — на свете счастье есть?
— Нет. Но есть покой и воля. А у тебя свобода
ограничена и в душе полный кавардак.
— А как с этим бороться?
— Медитировать, — пожал плечами Виссарион. —
Посиди в тишине, подумай о боге.
— И что?
— Что-нибудь да высидишь. Ты влюбилась, что ли? —
после паузы додумался спросить он.
— Неужели заметно?
— Заметно. О счастье заговорила — это большой прогресс.
Сколько лет тебя знаю, все зубы скалишь…
— Что ж мне еще остается, если в душе-то
кавардак? — хихикнула я.
— Радоваться надо, что сподобил господь, —
глубокомысленно изрек он.
— Туго у меня с радостью, Виссарион, — со вздохом
ответила я.
— Что, парень никудышный?
— Не парень, я.
— Это ты брось. И тому, кто тебе внушил такие мысли,
плюнь в физиономию. А парень твой дурак, если не разглядел, что ты есть такое
на самом деле. Что хоть за тип, очень мне интересно?
— Ты его не знаешь.
— Да? Ну, ладно, придет время, познакомишь.
— Непременно, — вздохнула я и перебралась к роялю.
Посетителей было немного, и я могла сколько угодно
предаваться меланхолии. Виссарион время от времени поглядывал на меня из-под
очков и хмурился. Должно быть, мой сегодняшний репертуар не пришелся ему по
душе, а может, была иная причина.
* * *
На следующий день я задержалась на работе, чтобы, не заходя
домой, сразу же отправиться к Виссариону. Машки не было, и выходило, что
податься не к кому, а родная квартира вызывала стойкое отвращение. Я даже
подумала: может, нам с команданте окончательно перебраться к Виссариону? Могли
бы жить в подсобке, истинные революционеры неприхотливы. Кафе еще не открылось,
и, за неимением слушателей, я решила не музицировать, а вымыть окна, чтобы
принести пользу заведению и своей душе, ведь общеизвестно, что труд
облагораживает.
Я мыла окно, весело распевая, когда у меня зазвонил
мобильный, и едва не свалилась с подоконника, потому что звонил Павел.
— Юлька? — услышала я, и сердце, как ему и
положено, замерло в блаженной истоме, в горле пересохло, и некоторое время я не
в состоянии была ответить, а когда наконец обрела голос, звучал он, точно у
пьяной.
— Салют, — прохрипела я и мысленно выругалась.
— Чем занимаешься?
— Трудотерапией.
— Мне такое слово ни в жизнь не выговорить, —
хихикнул он, и я с удивлением поняла, что Павел волнуется. — Объясни, ради
бога, что за штука такая?
— Я пытаюсь избавиться от мыслей о тебе и с этой целью
мою окно.
— И что, помогает?
— Нет, конечно.
— Ну и брось ты тогда свою.., хм.., трудотерапию. Я жду
тебя в кафе напротив твоего дома.
— Виссарион! — заголосила я, захлопнув крышку
телефона. — Прости, друг, но сегодня у меня прогул.
— Что ты орешь? — проявил он интерес, появляясь из
подсобки, — я как раз умудрилась налететь на ведро и разлила воду, скакала
теперь среди лужи на одной ноге и визжала. — Сумасшедший дом, —
сказал со вздохом. — Что, объявился твой парень?
— Ага, ждет меня в кафе. Окна завтра домою.
— Сгинь с моих глаз, — махнул он рукой. — Я
здесь сам все уберу. Иди, что встала?
— Виссарион, — ухмыльнулась я, — на свете
счастье есть?
— На твой век хватит.
И я бросилась со всех ног к своему дому, благо что он
неподалеку, а на мне кроссовки и бегаю я отлично. Вернее, мчалась я не к дому,
а к кафе, что там рядом. Запыхавшаяся девица в облезлых джинсах, без прически и
макияжа — не бог весть какой подарок для мужчины, но мне казалось очень важным
встретиться с Павлом как можно скорее, и тут такая ерунда, как макияж, не в
счет.
Он сидел возле окна и, конечно, видел, как я, размахивая
сумкой, несусь по улице с дурацкой улыбкой от уха до уха. Он сделал сквозь
стекло приветственный жест рукой и засмеялся. И когда я оказалась рядом с ним,
на лице его, сменяя друг друга, отразились очень разные чувства: радость,
подозрительность, презрение и гордость. Он не был уверен, правильно ли сделал,
что позвонил, и все-таки был рад, что я сижу напротив.
— Поставила мировой рекорд? — улыбнулся он.
— Была близка к этому.
— Я бы подождал.
— Знаю. Но хотелось увидеть тебя побыстрее.
— Как приятно очертя голову прыгнуть в омут… — сказал
он, и неясно было, кого он имеет в виду, меня или себя. Он взял мою руку и
шепнул:
— Ты очень красивая.
— Правда? — Я была так счастлива, точно до него
мне никто никогда этого не говорил. Улыбнулась, потом засмеялась и в ту минуту
точно знала, что никого на свете нет счастливее меня. — Я бы хотела быть в
тысячу раз красивее. Мне очень хочется быть красивой, чтобы ты влюбился в
меня. — Я прижала его ладонь к своим губам и опять улыбнулась. И он
улыбнулся в ответ, и из его глаз исчезла настороженность, хотя со вчерашнего
дня ничего не изменилось: и я была я, и он — самим собой. Хотя нет, он
изменился. Или все-таки я? — Я не думала, что ты позвонишь, — сказала
я тихо.
— И я не думал.
Мы оба засмеялись. Его лицо стало дерзким и очень молодым, и
я на мгновение решила, что мы каким-то фантастическим образом перенеслись в
свою юность, все стало просто и ясно. Я вздохнула с облегчением, точно после
долгого путешествия вернулась домой.
— Я все еще не свыкнусь с мыслью, что ты позвонил и
сидишь напротив, — сказала я, проводя пальцами по его губам. —
Забавно, правда? Ты ведь просто так позвонил? А не по делу, да?
— Конечно, какие могут быть дела у бездельника вроде
меня.
— Чудесно. Куда пойдем? Или останемся здесь?
— Я предлагаю напиться.
— Принято, — хихикнула я.
— Тогда начнем с самого шикарного ресторана.
— Кто из нас угощает?
Он засмеялся.
— Дорогая, ты меня оскорбляешь. На один день хорошего
загула моих денег все-таки хватит.
