— А давайте со всей этой дрянью покончим, а? — Корзун выскочил из гамака. — Спалим — и все тут! Вон там во дворе, в бочке!
И он двинулся к новенькому, растопыривая руки. Корзун был выше его почти на голову и шире, гораздо шире в плечах, Корзун мог вбить его по пояс в землю. Но новенький не испугался, он стоял и смотрел на приближающегося Корзуна. Смотрел спокойно. Все напряглись и стали ждать, что будет дальше. Когда Корзун стал над ним уже нависать, новенький улыбнулся и сказал:
— Лучше тебе этого не делать.
— Почему это? — вдруг остановился Корзун, наверное, пораженный наглостью новенького.
— Потому что каждая история должна быть закончена. — Новенький прижал к груди свою черную тетрадку. — Это как волшебство — надо произносить все заклинания до конца. А если ты не произносишь заклинание до конца, обрываешь его, то всякое может получиться. Говорят, что если история не закончена, то она начинает жить с нами. Со мной. С вами тоже. Ты ведь не хочешь, чтобы это жило с тобой? Чтобы оно каждый день ждало, ждало…
— Черт! — Корзун пнул подпирающий палатку столб. — Черт!
Палатка вздрогнула, и с крыши что-то сорвалось, заскрипело крыльями и потянуло в сторону леса.
— Что это было? — испугался Корзун. — Что это полетело?
— Это козодой, — сказал Борев. — Он предвещает смерть.
— Придурок! — заорал Корзун. — Ты тоже, видно, свихнулся! Вы тут все свихнулись от этой чертовой книжки!
— Кто пойдет по следу одинокому? — со смехом сказал Борев.
Козодой прокричал уже где-то за рекой.
— Что тогда делать? — неожиданно жалобным голосом спросил Корзун.
— Корзун, — сказал Малина. — Ты «Джуманджи» смотрел?
— Ну?
— Игра должна быть закончена, Корзун. А то будет еще хуже.
— Стойте! — Корзун вдруг подпрыгнул. — Стойте!
— Ну, что еще? — раздраженно спросил Борев.
— Вы что, ничего не заметили? — Голос у Корзуна дрожал. — Ничего?
— Чего еще? — процедил Малина.
— Он же читал нам ее двенадцать вечеров почти в ТЕМНОТЕ! — крикнул Корзун.
Все засмеялись.
— У него ночное зрение, дурак, — сказал Малина. — Как у козодоя. К тому же тут не так уж и темно…
И снова все засмеялись.
— Осталась последняя глава, — сказал новенький. — Я буду читать.
«Песня Крысолова звучала все громче и громче. Пустота была заполнена нервными колебаниями, я чувствовала это, но не слышала. Я шагала вниз по каменным ступеням и напевала песенку про смерть. Справа от меня, в нескольких метрах, текла черная река, впадающая в такое же черное море. Ее вода была похожа на нефть. В голове у меня звучали голоса. Жук, Дэн, Володька, они говорили, спорили, стонали, ругали меня, звали… Звали…
Когда до конца лестницы осталось двенадцать ступеней, под ноги мне кинулось пятно. Я наступила на него и почувствовала, как булькнули у него внутренности, нога моя поехала по сырому, словно это была банановая кожура, я потеряла равновесие, упала и покатилась по ступеням.
Это было довольно больно, на четвертой ступени я ударилась головой об острый каменный край и потеряла сознание.
Не знаю, что меня спасло. Может, я падала не слишком быстро, может, ступени были не очень высокие, но голову я разбила не сильно. Мне самой кажется, что я попала головой на пятно: прежде чем потерять сознание, я почувствовала под затылком что-то мягкое. Так или иначе, я выключилась. И какое-то время провалялась без сознания. Вернее, сознание-то во мне присутствовало, но находилось оно в каком-то растрепанном состоянии, мне виделось, будто я сижу на бесконечном зеленом лугу и воюю с назойливым слепнем. Совсем как в книгах, где герои вырубаются от ударов по голове рукояткой меча, от удара скамейкой или от попадания в ту же голову шрапнели на излете.
Когда слепень начал побеждать, я очнулась. Надо мной, метрах в двух, висела похожая на грязную тряпку тень. Рваные края этой тени колыхались и были похожи на какие-то длинные отростки. Я села, попыталась вглядеться в эту тень по-хорошему, но тень резко метнулась в темноту, оставив после себя отчетливый рыбный запах.
Я потрогала голову. Чуть ниже затылка наливалась продолговатым бугром шишка, но крови вроде бы не было. Череп я не проломила, но сотрясение мозга вполне могло быть. Во рту к тому же чувствовался неприятный железистый привкус, будто всю ночь я проспала с медным пятаком за щекой. Или прикусила язык.
Я осторожно встала.
Ноги держали плохо, к тому же меня тошнило. Кажется, есть сотрясение. Даже наверняка. Это очень плохо — можно в любой момент упасть и отключиться. К тому же мозг при сотрясении болтается в голове сам по себе, и ничто его не удерживает. Придется быть осторожнее.
Смешно — я грохнулась с приличной высоты, пересчитала себе все кости, чуть не сломала голову, а соль из руки так и не просыпала. И ремень самострела тоже — был намотан на кисть правой руки. Все на месте. Рюкзак…
Рюкзака не было! Пачка с солью была в рюкзаке!
Я огляделась. Рюкзак обнаружился метрах в десяти. Три крупных пятна, изо всех сил работая ножками, тащили рюкзак к реке.
— Стоять! — крикнула я и шагнула к ним.
Меня здорово повело вправо, но я сумела сделать еще один шаг. Пятна задвигались быстрее. До реки оставалось метра два.
Я сделала еще шаг, и тут наперерез мне выскочило другое пятно. Наверное, это было то самое пятно, на которое я наступила, — оно было сильно скособочено и двигалось с трудом. Пятно разинуло пасть и подобрало ножки, собираясь прыгнуть. Я слышала, что крысы, если их загнать в угол и поставить в безвыходное положение, утрачивают всякий страх и в ярости кидаются прямо в горло, так вот это пятно очень сильно походило на такую загнанную крысу. Автоматически я стала поднимать самострел, но пятно меня опередило и прыгнуло первым. Я сумела отбить его прикладом и, когда оно шлепнулось на камни, щедро осыпала его солью. Пятно задымилось и рассыпалось в черную пыль.
Другие пятна старались вовсю — до реки оставался метр. Я поспешила к ним, но тут передо мной снова повисла похожая на грязную тряпку тень.
В этот раз я разглядела ее хорошо.
Это был Крысолов.
Никто никогда не видел Крысолова. Это я знаю точно. Потому что если бы кто-нибудь его видел, то обязательно попытался бы нарисовать, а я никогда ничего подобного не встречала. Нигде. Хотя нет, однажды я наткнулась на что-то подобное. Как-то раз в книжном магазине мне попался альбом с рисунками старого испанского художника Гойи. Рисунки мне не понравились, но на одном из них среди стаи разных мерзких чудовищ было что-то похожее на Крысолова. Чудища разоряли небольшой красивый город, а Крысолов висел над ними, держась щупальцем за звезду. Гойя видел Крысолова. А может, и другие художники тоже его видели, но побоялись рисовать? Я бы побоялась, это точно. Тот, кто рисует Крысолова, может с ним встретиться.
