– Я далеко не уйду, а вы кричите, чтобы я ваши голоса
слышал. Устраивайтесь здесь, только не засните.
На меня накатило странное безразличие, я привалилась к
стволу дерева и сползла вниз. Женька плюхнулась рядом. Козлов исчез за
ближайшей сосной и тут же крикнул:
– А-у!
– А-у, – вяло ответила я.
– Хорошо, – крикнул он. – Только не спите, я
мигом.
Вскоре я вновь услышала «А-у» и ответила, потом опять. Судя
по звуку, Козлов был где-то справа.
– А-у!
– А-у, – пробормотала я. Женька спала, положив мне
голову на колени и тревожно вздрагивая. Я ткнулась лицом в ее волосы, слыша,
как кто-то зовет:
– Анфиса, Анфиса…
– Я здесь, – то ли ответила, то ли просто подумала я.
Из темноты на меня смотрели два огромных глаза, кто-то зло
урчал, приближаясь. «Надо просыпаться, – решила я. – Я сплю, а мне
«а-у» кричать положено». Темная тень возникла рядом и цапнула меня за ногу, я
дернулась, чувствуя, как кто-то поднимает меня с земли и волочет неизвестно
куда.
– Женька, – позвала я. – Ты не бойся, это сон.
Приснится же такая чушь.
Язык заплетался, меня то подбрасывало вверх, то опускало
вниз, саму себя я видела привязанным за тонкую нить воздушным шариком, который
нещадно треплет ветер.
– Идиотский сон, – решила я.
Ветер сменил ледяной холод, он подступил к груди, очнулась я
от стука своих зубов. Вокруг плыл белый туман, а прямо передо мной висела
огромная луна, ее свет казался ослепительным. Сознание было абсолютно ясным, и
я с удивлением поняла, что не сплю. А вокруг… это вовсе не лес. В свете луны
все было отчетливо видно, и первое, что я увидела, повернув голову, огромный
крест, который возвышался надо мной. Только я собралась заорать, как увидела
еще крест, потом еще. Их здесь было огромное количество, целый лес из крестов.
«Такого не бывает», – прошелестело в мозгу, и тут ухнул филин, громко и
совсем рядом, убив надежду, что я еще сплю.
– Господи, что это? – пробормотала я и вновь
почувствовала нестерпимый холод, как будто кто-то положил кусок льда между
лопаток. Я резко приподнялась, хотела закричать и подавилась своим криком. За
моей спиной был гранитный памятник, я сидела, привалившись к нему, а подо мной
оказалась могильная плита. Лес из крестов – это кладбище. Вот металлическая
ограда, еще и еще.
– Все, – сказала я, с твердым намерением умереть от
разрыва сердца.
И тут я увидела что-то белое. Первой мыслью было: это саван.
В такую ночь оборотни рыщут по окрестным лесам, а мертвецы покидают свои
гробницы. Я вскочила, но взгляд, против воли, вернулся к соседней могиле, и из
груди вместо жуткого крика вырвался вздох облегчения. За оградкой на заросшем
травой холмике лежала Женька в светло-сером спортивном костюме, который в
лунном свете казался белым. Облегчение было недолгим, потому что я решила, что
Женька умерла, и бросилась к ней. Приоткрытая калитка тихонько поскрипывала, я
распахнула ее и выскочила за ограду, но как пройти к Женьке, поняла не сразу.
Она тем временем вытянула ногу и что-то буркнула.
– Женечка, – завизжала я, наконец-то сообразив, в какой
стороне калитка, что вела к соседней могиле. Сердце колотилось где-то в горле,
но теперь я боялась совсем другого: если Женька вдруг проснется… надо оттащить
ее отсюда подальше.
Дело это оказалось непростым. Подхватив подругу, я
попыталась сделать шаг и охнула. Одно было хорошо: страх почти исчез, не до
него сейчас, все силы ушли на то, чтобы сдвинуть Женьку с места.
– Анфиса, – пробормотала она. – Ты чем
занимаешься?
– Ты спи, Женечка, спи. Баю-баюшки-баю… если ты при этом
начнешь перебирать ногами, я буду тебе бесконечно признательна.
– Куда ты меня тащишь? – совсем другим голосом спросила
она и встала на обе ноги. Я глухо простонала. – Анфиса, у меня опять
глюки.
– Неудивительно, у меня тоже. Давай чуть левее, ты ногами-то
шевели, лошадь здоровая.
– Анфиса, это кладбище, – замогильным голосом сообщила
она.
– Глупости.
– Какие глупости? Вот кресты, вот ограды, кстати, мы стоим
на могиле.
– Подумаешь, кресты, оградки… а с могилки в самом деле лучше
сойти.
– Анфиса! – заголосила Женька. Я зажала ей рот рукой,
потому что стало ясно: я долго не выдержу и тоже заору.
– Тише, – сказала я. – Нашла место орать.
– Ты думаешь, они… мы никого не хотим беспокоить, –
очень серьезно заявила Женька, посмотрела на меня мутно и рухнула мне под ноги,
тюкнувшись затылком о соседнюю ограду.
– Да что ж это такое, – всплеснула я руками и,
подхватив Женьку под мышки, поволокла ее прочь, то и дело на что-то натыкаясь.
Минут через пять она позвала:
– Анфиса, это ты?
– Конечно, я.
– А куда ты меня тащишь?
– Подальше отсюда.
– Лунища-то какая… и туман. Даже не знаешь, отчего больше
жуть берет.
– Может, ты сама пойдешь? – возмутилась я.
– Я не могу.
– Тогда заткнись.
– Заткнуться я тоже не могу. Я могу или говорить или орать.
Ой, Анфиса, если я сейчас не заору, у меня сердце разорвется. А-а-а! –
завопила она, и я вслед за ней.
Женька вскочила, схватила меня за руку, и мы, не разбирая
дороги, рванули с кладбища. Деревья вдруг кончились, впереди открылось поле,
через него шла дорога, отчетливо видневшаяся в лунном свете, а справа купола
монастырской церкви. Запыхавшаяся Женька резко остановилась, дернув меня за
руку:
– Смотри, монастырь. А внизу деревня. Это ведь Рождествено?
– Похоже, что так, – не спешила я радоваться.
– Я сейчас на любую деревню согласна.
Трава в поле была высокая, нам по грудь, мы бежали к дороге,
раскинув руки, боясь обернуться. Филин опять громко ухнул.
– Чтоб тебя, – буркнула Женька. – Выберусь отсюда,
запишусь в охотничий клуб.
– Зачем?
– Пристрелю гада.
– Они симпатичные, убивать птиц вообще свинство.
– А пугать меня не свинство? Пристрелю, и не уговаривай.
Добравшись до дороги, мы вздохнули с облегчением. Правда,
облегчение длилось недолго.
– Анфиса, – позвала Женька. – А вдруг это глюки?
– Что?
– Деревня, монастырь. Вообще все.
– И ты глюк?
