– Да ты что? – переполошилась Женька. – Надо же…
очень больно?
– Нет, но художнику об этом знать ни к чему. Звони в дом,
интеллигентные люди просто обязаны помочь.
– О господи, я ведь решила, что ты взаправду.
Женька бросилась к калитке и надавила кнопку звонка. Голоса
на мгновение стихли, потом хлопнула входная дверь, а вслед за этим распахнулась
калитка. Мужчина лет сорока с бородой и густой шевелюрой до плеч смотрел на
Женьку со смешанным чувством удивления и тихой грусти.
– Слушаю вас, красавица, – произнес он и улыбнулся.
– Подруга подвернула ногу, – трагически сообщила
Женька. – У вас есть телефон?
– Телефон есть, но ближайший фельдшерский пункт находится в
двадцати километрах. – Он уже шел ко мне. Я страдальчески сморщилась,
потирая ногу. – Давайте я взгляну.
– Вы в этом что-нибудь понимаете? – запаниковала я.
– Немного. Я – художник, а художникам положено знать
анатомию. К тому же я заядлый охотник, а на охоте всякое случается. – Он
стал ощупывать мою ногу, то и дело спрашивая: «Здесь больно?» Я старательно
прислушивалась к своему организму и отвечала, очень надеясь, что мое
притворство не разоблачат. – На щиколотку надо наложить тугую повязку, и
все будет нормально, – заверил он по окончании осмотра, посмотрел на меня
и вдруг заявил: – А у вас очень красивое лицо, и необычное.
– Что в нем такого необычного? – удивилась я.
– Глаза. Я бы хотел написать ваш портрет.
– Вот здорово, она об этом просто мечтала, – влезла
Женька. – Правда, Анфиса?
Тему развить не удалось, потому что дверь снова хлопнула и
мужской голос спросил:
– Валентин, что случилось?
Мы с Женькой в недоумении переглянулись, потому что голос
показался знакомым. Тут калитка распахнулась, и мы увидели Петренко. Павел
Ильич, одетый в старенький спортивный костюм, шагнул нам навстречу, и
физиономия его начала вытягиваться.
– Женя, – прошептал он. – Откуда ты здесь?
– Не поверишь, дорогой, но у меня тот же вопрос к
тебе, – растянув губы в улыбке, сказала Женька. Улыбка у нее, к слову,
вышла зловещей.
– Я… – Павел развел руками. – Приехал к своему другу,
погода прекрасная, взял отпуск, чтобы немного порыбачить. Кстати, я тебе звонил
раз сто, ты постоянно была в зоне недосягаемости.
– Какое совпадение, – ответила Женька. – И я
звонила. Мы тоже рыбу ловим… в мутной воде.
– Вот так встреча. Где вы остановились?
– В гостинице, в шести километрах отсюда.
– Я так понял, вы хорошо знакомы? – вмешался Валентин.
– Вот этот тип не так давно клялся мне в любви, –
сурово произнесла Женька.
– Да я и сейчас готов. А в чем, собственно, дело?
Мы замолчали, переглядываясь, наверное, каждый искал ответ
на этот вопрос.
– Моя нога, – робко пискнула я.
– Ах ты господи, – опомнился Валентин. – Надо
внести девушку в дом.
– Нет, нет, я сама… попробую.
Он подхватил меня под локоть, и я заковыляла к калитке, не
забыв скорчить страдальческую гримасу. Женька бросала гневные взгляды на Павла,
а тот суетливо забежал вперед, распахивая перед нами двери. Мы вошли в дом.
Просторный холл был завешан картинами: пейзажи, портреты старушек на
завалинках, натюрморты из связок лука, рыбы и горшков. Я начала с интересом оглядываться,
на мгновение забыв про больную ногу.
– Это ваши картины?
– Мои, конечно. Нравятся?
– Очень.
– Великая сила искусства. Анфиса почти не хромает, –
заметил Павел. Я попыталась уловить издевку и от избытка старания стала
припадать не на ту ногу.
– Ваша живопись действует… освежающе, – нашла
подходящее слово Женька. – Сейчас все больше нас, бедных, такой мазней
потчуют, а здесь все понятно и с настроением. Слава богу, не перевелись еще
таланты на Руси.
– Золотые слова, – заявил еще один мужчина, появляясь в
холле. Крупный, небритый, в шортах и майке, которая с трудом облегала его
огромный живот. – Ну вот, Паша, а ты на скуку жаловался, смотри, какие
красавицы, – сказал он и представился: – Симонов Егор Алексеевич.
– Анфиса, – сказала я, протягивая руку.
– Между прочим, она популярный писатель, – влез
Павел. – Детективы пишет.
– Красивая девушка – дар небес, а когда она еще и
талантлива… у меня профессия прозаическая, инженер-технолог.
– Это он прибедняется, Жора пишет прекрасные стихи, –
сказал Валентин.
– Евгения Петровна, – все еще суетясь, представил
Женьку Павел. – Журналист и просто красавица.
– Вот и славненько, прошу к столу, – предложил
Валентин.
Мы вошли в кухню. На самодельном крепком столе с толстыми
ножками стоял самовар – вопреки устоявшемуся мнению, что рыбаки и художники
пьяницы, все трое предпочитали чай с баранками.
Меня, как пострадавшую, устроили в кресле и перетянули
щиколотку бинтом, после чего все расселись на стульях.
– Значит, ты решил отдохнуть, – выпив чашку чая,
полезла Женька к Павлу с расспросами.
– Да, а что такого? Я собирался пригласить тебя с собой, но
не мог дозвониться, все гадал, куда ты исчезла, а ты, оказывается, здесь.
– То, что я здесь, неудивительно, а вот ты…
Стало ясно, что Женька намерена выяснять отношения, и если
она сейчас все выложит Павлу, можно оставить надежду, что нам удастся узнать,
кто был другом Натальи. Я умоляюще смотрела на подругу, недобро желая ей
подавиться и немного помолчать, но мои взгляды она игнорировала, а господь не
собирался потакать моим глупым желаниям. В общем, разборки продолжались.
– Что я? – удивился он.
– Помнится, я спрашивала, знакомы ли тебе эти места, и ты
ответил – нет. А теперь выясняется, что ты…
– Женечка, я ничего не понимаю, – пролепетал Павел. И в
самом деле, он выглядел весьма растерянным. – Я не помню, чтобы мы
упоминали это место.
– Я тебя спрашивала, куда вы ездили с отцом и дедом? И ты
мне ответил…
– Что я не помню, – с готовностью кивнул Павел. –
Мне было тогда лет семь или восемь. И я, если честно, никогда не был силен в
географии. Опять же, я не в состоянии понять, при чем здесь Прохоровка?
– Ты не знал, что в соседней деревне в бывшем лагере для
военнопленных твой дед был охранником?
