Женька послушно легла на землю, Илья вылез из ямы и прошелся
поверху.
– Подъем, – скомандовал он.
Женька встала, ребята, во главе с Волковым, наблюдали за
происходящим с интересом.
– Она стояла спиной к раскопу, – заговорил Илья, –
иначе упала бы по-другому. Значит, того, кто ее предположительно столкнул, она
должна была видеть. Или просто шла по краю ямы и по неосторожности свалилась,
чему я склонен верить больше. Заметив кого-то, девушка должна была закричать.
– Это если испугалась, – возразила я. – А если
человек ей был хорошо знаком и она его не опасалась?
– Тогда с какой стати ему ее толкать?
– С какой стати она вообще здесь ночью шлялась? – напомнил
Волков.
– Кстати, – нахмурилась Женька. – А где ребята из
милиции? Ты вроде говорил, что они приехать собирались?
Волков пожал плечами. Должно быть, он вспомнил о своих
обязанностях, потому что заявил, что должен работать. Решив, что отрывать его от
дел не стоит, мы с ним простились. Не успели дойти до церкви, как нас окликнула
одна из монахинь:
– Матушка хотела вас видеть.
Мы с Женькой, переглянувшись, пошли за ней, Илья остался
ждать у ворот. Матушка позвала нас, чтобы сообщить: при вскрытии тела Натальи
ничего подозрительного не обнаружили. Надо полагать, она имела в виду
внутриматочную противозачаточную систему «Мирену». Следователи, которые
приезжали из города накануне, осмотрели комнату девушки и тоже ничего не нашли.
Матушка намекала таким образом, что на Наталью мы клевещем. Сообщение ее
впечатления на нас не произвело. Наталья противозачаточным средством
воспользоваться попросту не успела, ведь для этого нужно было посетить врача. А
мы с подружкой сами видели, что из аптеки Наталья заехала в храм и
хозяйственный магазин, а затем отправилась на паром. Но, зная о царящих здесь
нравах, вряд ли решилась бы хранить в своей комнате что-то ее компрометирующее,
а на огромной территории монастыря оборудовать тайник не трудно.
«Огромная территория, – мысленно повторила я. –
Монахини из своих комнат не выходят, рабочие живут в вагончике за монастырскими
стенами, и ночью здесь можно без опасений заниматься… чем? Искать кости под
плитой? А что, если вовсе не кости заинтересовали неизвестного, а тот самый клад,
о котором предположительно рассказывал отец Кошкиной? Вдруг он действительно
существует? Илья, кстати, прав: хочешь раскрыть убийство, ищи корыстный
интерес. Некто искал клад, а Наталья его за этим делом застукала и в результате
лишилась жизни. Вот только что это за клад такой? Волков что-нибудь да должен
бы знать о нем. Допустим, там под плитой в самом деле лежит Ефросинья в дорогих
украшениях. Нет, это бред, она же монахиня. Что же может быть в захоронении?»
– Эй, очнись, – позвала Женька. Я с удивлением
посмотрела на нее, Илья к тому времени успел к нам присоединиться.
– Клад, о котором говорил отец Кошкиной, – пролепетала
я.
– Конечно, клад, – кивнул Илья. – Как же без
клада? Лежит себе под плитой, а вокруг такие страсти-мордасти. Жаль, мы не в
Египте, там бы мумия была, но и здесь ничего, монашка тоже вполне подходит.
– Чего ты зубы скалишь? – накинулась на него Женька.
– Хорошо, буду говорить серьезно. Ефросинью когда схоронили,
до крещения Руси? Если монастырь уже стоял, выходит, после. Христиане не
язычники, золото, коней и любимых жен вместе с покойниками не зарывали.
Следовательно, ничего, кроме костей, там быть не может. Идем дальше. Допустим,
в лихое время людям свойственно все самое ценное прятать, и тут я спорить не
буду: захоронение вполне подходит. Но здешние места война стороной обошла, а
значит, прятать что-то было без надобности.
– Как же без надобности? А революция?
– Хороший вопрос. Предположим, надумали спрятать ценности,
иконы, книги и так далее. Но это ведь время относительно недавнее, и
свидетельства должны были бы сохраниться.
– Ничего подобного, – запальчиво начала Женька, но Илья
ее перебил:
– Давайте лучше золото Колчака искать или Янтарную комнату.
Про нее хоть точно известно, что она была.
– На Янтарную комнату без нас охотников много. А гробницу
кто-то пытался вскрыть.
– Ваш Волков и то не уверен, что это гробница, просто плита,
не похожая на остальные. Кстати, в соседней яме тоже есть плиты, почему вы
заинтересовались именно этой?
– Не мы, а тот, кто пытался плиту приподнять.
В общем, по дороге в гостиницу мы успели поссориться, Женька
презрительно отворачивалась от Ильи, он насмешливо кривил губы, а в мою душу
закралось сомнение: вдруг Илья прав? Такое чувство, что мы блуждаем в потемках,
и чем дальше, тем ясности все меньше.
– Какие у вас планы? – спросил он, когда мы вошли в
холл.
– Янтарную комнату искать, – гневно ответила Женька и
проследовала в наш номер. Я, естественно, за ней. – Чего это у тебя вид
такой кислый? – буркнула она, приглядываясь ко мне. – Ты Илью не
слушай, он сеет панику в наших рядах. Что менты, что прокурорские, от них одно
беспокойство и никакой помощи.
Ее высказывания я комментировать не стала, присела на
кровать и спросила:
– Отдохнем перед походом?
– Какой отдых? – возмутилась Женька. – Надо с
пользой проводить имеющееся у нас время.
Пока я гадала, о какой пользе говорит подружка, она
предложила:
– Махнем в Прохоровку?
– Но… – начала я и замолчала под ее гневным взглядом.
– Нечего рассиживаться, – прикрикнула она, и мы
отправились в Прохоровку.
Однако по дороге энергии в Женьке малость поубавилось, и она
заскучала.
– Если художник опять на рыбалке, получится, что мы напрасно
себя истязаем пешими походами.
– Утешайся тем, что это для здоровья полезно.
– Анфиса, давай идею, как с ним познакомиться, ты же мастер
художественного слова. Вопрос, где живет Полина Ивановна, не годится, вдруг он
попросту пальцем ткнет в нужном направлении – и весь разговор.
– Вот уж не знала, что знакомство с мужчинами для тебя
проблема.
– Но не можем же мы просто войти в дом и сказать:
«Здравствуйте, мы хотим с вами об убийстве Натальи поговорить».
Тут и я задумалась. В молчании мы вошли в Прохоровку,
достигли дома художника и с облегчением вздохнули. Из открытого настежь окна
доносились мужские голоса. Женька укоризненно взглянула на меня, и идея не
замедлила явиться. Я рухнула на зеленую травку, взвизгнула «ой», после чего
сообщила:
– Кажется, я подвернула ногу.
