– Звонил, да только ничего не объяснил. Я думаю, Кошкина
была тут в мае, сразу после похорон отца, и с кем-то из монахинь или послушниц
завязала знакомство. Вот эта знакомая ей и звонила. Если мы ее найдем…
– Ты мне лучше вот что скажи, – вздохнула я. – Ты
действительно собираешься остаться ночевать?
– Конечно. Мы же еще ничего не узнали.
– А как же паромщик?
– Я бы этому пустобреху… привидений здесь нет, это ясно.
Граждане живут вполне нормальные, значит, и нам ничего не мешает отдохнуть в
этом раю пару дней. Посмотри, природа какая…
– Пару дней?
– Ну, если раньше не управимся. Волков сказал, что гостиница
приличная. Будем отдыхать.
– Судя по царящим в монастыре порядкам, узнать, с кем
предположительно могла свести дружбу Кошкина в свой приезд сюда, будет очень
трудно. Если мы начнем приставать к монахиням с разговорами, матушка нас быстро
выставит за ворота. Да и была ли здесь Кошкина, не ясно.
– Вот и займемся выяснением.
Женька поднялась, отряхнула джинсы и потопала к машине.
Через десять минут мы въезжали в деревню, хотя определение
«деревня» данному населенному пункту подходило мало. Дома вокруг добротные,
двухэтажные, дорога выложена булыжником. Тротуары тоже из булыжника. Во всем
чувствовался порядок и вековой уклад. Привычных деревенских домов, деревянных,
в три окна, мы пока не видели. Должно быть, раньше это было большое село.
Озеро, монастырь рядом, наверное, паломники были тут частыми гостями. После
революции монастырь закрыли, и жизнь точно замерла, а после войны, когда все
мужское население погибло на фронте, село и вовсе потеряло свой статус и
перешло в разряд деревень.
Я очнулась от своих фантазий, когда Женька, толкнув меня в
бок и ухмыляясь, заметила:
– А у них тут весело.
Возле дома, мимо которого мы проезжали, на скамейке сидел
дедок в сером костюме тридцатилетней давности, в розовой рубашке, аккуратно
застегнутой на все пуговицы, и почему-то в калошах. Он лихо выводил на губной
гармошке веселый мотивчик, хитро поглядывая из-под лохматых бровей.
– Надо спросить, где у них гостиница, – сказала Женька,
останавливая машину.
В этот момент на крыльце появилась женщина, на вид ей было
что-то около шестидесяти, высокая, крепкая, с косой, уложенной вокруг головы
наподобие короны, в простом цветастом платье и ярком переднике.
– Вальтер, – позвала она, перекрикивая музыку. –
Идем обедать.
Мужичок радостно гукнул, поднялся, подмигнул нам и заспешил
к крыльцу.
– Простите, – сказала я. – Вы не подскажете, где
гостиница?
Мужчина гукнул вторично, помахал нам рукой и скрылся в доме,
женщина все еще стояла на крыльце, держась за дверную ручку, и хмуро
разглядывала нас.
– Простите, – громче повторила я. – Мы ищем
гостиницу.
– А вы кто? – без намека на доброжелательность спросила
женщина. Женька, которая успела выскочить из машины, направилась к ней, надеясь
разжиться сведениями, и охотно сообщила:
– Мы журналисты.
– Журналистов нам только и не хватало, – перебила ее
женщина. – Носит здесь кого ни попадя. – И с треском захлопнула
дверь.
– Не скажешь, что гостям тут рады, – заметила Женька,
возвращаясь в машину.
– Тебе обязательно надо было говорить, что мы журналисты?
Вдруг у них к твоим товарищам по перу уважение отсутствует?
– Что ж теперь делать-то, раз матушке сказали, что из
газеты? В таком месте, поди, ничего не скроешь. Опять же, народ общаться с нами
любит, власть поругать, пожаловаться.
– Наверное, ей жаловаться не на что. И власть она любит.
– Ну, уж это вряд ли. Власть никто не любит, даже сама
власть. Ладно, будем искать.
Мы стали подниматься в гору. Два дома справа стояли с
заколоченными ставнями. Напротив них – дом еще крепкий, с выбитыми стеклами,
крыльцо заросло крапивой. Дальше дома выглядели жилыми, но людей вокруг было не
видно, а тишина стояла такая, что становилось не по себе, вроде бы людей тут и
вовсе не было. Только шум строительных работ, доносившийся из монастыря,
настраивал на оптимистический лад, хотелось произнести нечто вроде «всюду
жизнь» или еще какую-нибудь глупость.
На зеленой лужайке перед очередным домом паслась привязанная
к старой липе коза. Заметив нас, издала протяжное «ме-е» и припустила прочь,
насколько позволила веревка.
– Есть коза, значит, есть и люди, – вроде бы саму себя
утешая, заметила Женька.
Я обратила внимание, что она опять хмурится и поглядывает
вокруг с беспокойством. Надо сказать, что Женька существо совершенно дремучее,
в том смысле, что охотно верит во всякую чушь. То есть не во всякую, а в
мистическую. Вот если ей президент скажет, что ВВП неуклонно растет, она будет
скептически ухмыляться, а если какой-то идиот на пароме заявит, что упыри в
этих местах просто кишмя кишат, непременно призадумается. Бороться с этим было
бессмысленно, и я давно махнула на нее рукой. Однажды мы битый час ругались
из-за лешего, отправившись с еще одной подругой за ягодами. Женька испуганно
вздрагивала, как только мы углубились в лес, и все боялась заблудиться, потому
что бабка, у которой мы остановились, велела нам быть осторожными и в лес
далеко не заходить, там леший водит. Понаблюдав за ее ужимками, я не выдержала
и спросила:
– Женька, неужели ты всерьез веришь в лешего? В лохматого
дядьку с носом-картошкой и небольшими рожками?
– В дядьку не верю, – замотала она головой. – А в
то, что леший «водит», верю.
Вдвоем мы пытались вправить ей мозги и, потеряв
бдительность, заблудились. В результате через пять часов вышли в двадцати
километрах от нашей деревни, и то только потому, что услышали шум проезжающих
по шоссе машин, что явно доставило Женьке удовольствие, потому что после этого
она на мои критические замечания о ее суеверии неизменно отвечала:
– Это ты мне говоришь?
Рассказы о Бабе-яге и прочих обитателях родных лесов ей и
самой казались несерьезными, и теперь она утверждала, что существуют
параллельные миры, откуда к нам временами забредают всякие несуразные
персонажи. Когда Женька начинала бояться, то способна была нагнать страха на
кого угодно, и сейчас я с тоской наблюдала за тем, как она озирается по
сторонам, не удержалась и напомнила:
– Паром отходит в восемь. Мы еще успеем.
– Это ты к чему?
– К тому, что если ты опять трусишь… – договорить я не
успела. Дорога сделала крутой поворот, и гостиница возникла перед нами.
