– Нет, зачем сами? Там строительная бригада. Матушка Татьяна
за работами смотрит. Женщина она очень строгая. – Тут батюшка улыбнулся в
пышную бороду и хмуро добавил: – МГУ закончила, журфак, а потом решила, что
жизнь в миру не для нее. Но хватка у нее такая, думаю, лет через десять монастырь
будет краше, чем прежде.
– Постойте, – нахмурилась я. – Но если монастырь
восстанавливают, как-то туда материалы доставляют?
– По железке. И дорога туда, в общем-то, есть, только через
озеро, на пароме переправляться надо, и сегодня вы уже опоздали.
– А когда паром?
– Первый в семь утра.
– Спасибо, – вздохнула Женька.
– Карту себе оставьте, – предложил батюшка. Мы еще раз
поблагодарили его и вышли из церкви.
– Придется ночевать здесь. Думаю, проблем с гостиницей не
возникнет.
– Евгения Петровна, а не ты ли говорила, что надо доверять
своей интуиции и приглядываться к знакам судьбы? – ехидно спросила я.
– А что там с твоей интуицией? – насторожилась она.
– Интуиция мне подсказывает, что если наше паломничество
обрастает такими трудностями, значит, нечего и соваться.
– Ты что, предлагаешь вернуться? После того, как мы
восемьсот километров отмахали? И все без толку?
– Хорошо, пойдем искать гостиницу, – вздохнула я.
С гостиницей проблем не возникло. В ближайшей нас приняли с
распростертыми объятиями, номер оказался вполне приличным, что примирило меня с
действительностью. После ужина в ресторане жизнь и вовсе показалась прекрасной.
Я намеревалась отдохнуть, но Женька потащила меня в город, часа за три мы
обошли все церкви (здесь их было пять) и прогулялись по симпатичным улочкам с
застройкой девятнадцатого века. Даже Евгения Петровна, несмотря на свой
энтузиазм, еле волочила ноги. Узнав, где находится переправа, мы отправились
спать. Я была уверена, что усну мгновенно, но не тут-то было. Женька сопела
рядом, а я то к окну подходила и долго смотрела на спящий город, то принималась
читать, то вновь пыталась уснуть, и так до самого рассвета. Разумеется, вскочив
в шесть часов, Женька едва смогла меня растолкать. Сонная и злая, я
переместилась в машину, поклявшись, что последний раз иду на поводу у подружки.
Переправа находилась километрах в десяти от города. Женька
ворчала, что мы опоздали, и неслась как угорелая. Увидев указатель, мы
свернули, и всю мою сонную одурь как рукой сняло. Перед нами открывалась
картина необыкновенная. Ровная гладь озера, а на той стороне огромные сосны,
насколько хватал глаз – сплошные леса. Воздух был чистый, и птичьи голоса
звучали до того звонко, что перекрывали даже шум машин.
– Обалдеть, – сказала я.
– То-то, – усмехнулась Женька. – А ты ехать не
хотела. Это тебе не наш парк «Дружба», это Русский Север. А дышится-то
как! – открыв окно, с восторгом произнесла она. – Одним воздухом сыт
будешь.
Перед паромом выстроилась вереница машин; было их не так
много, но я все равно забеспокоилась:
– А мы все уместимся?
– Уместимся, паром большой.
Так-то оно так, но сооружение показалось мне довольно
хлипким. Парень в красном комбинезоне командовал на въезде. На нашу машину
посмотрел с интересом, должно быть, обратил внимание на номера другого региона
и теперь гадал, откуда нас принесло. Когда последняя машина въехала на паром,
его слегка тряхнуло, и мы начали отходить от берега. Парень обретался рядом.
Женька открыла дверь и спросила:
– До Рождествена как проехать?
– На берегу развилка будет, езжайте прямо. А чего вам там
понадобилось? – улыбнулся он.
– Мы журналисты.
– А-а… об оборотнях писать будете? – Он весело
хихикнул.
– О каких оборотнях? – насторожилась Женька.
– Ну… чего у них там? Нечисть всякая.
– Серьезно? А мы и не слышали.
– Услышите, – пообещал парень, вновь хихикнув, однако
на сей раз вышло это у него довольно зловеще.
– Мы, собственно, о восстановлении монастыря писать
собирались.
– Монастырь? – Он головой покачал. – Монастырь – это
хорошо. Привет там Ефросинье передавайте. Говорят, она в полнолуние бродит.
– Кто такая Ефросинья? Монахиня?
– Монахиня, монахиня, – развеселился парень.
– Послушайте, – решила вмешаться я. – Может,
объясните, что вы имеете в виду?
– Да в этом Рождествене все как есть шизики. Чужаков,
кстати, не любят, так что вы поаккуратней. Особенно с вопросами. В прошлом году
один любитель туда отправился аномальную зону искать, до сих пор о нем ни слуха
ни духа.
– Вы это серьезно? Про аномальную зону? – нахмурилась
Женька.
– Конечно. О ней и в журнале писали. Часы там
останавливаются и прочее… На ночь в Рождествене оставаться не советую.
Последний паром в восемь вечера, так что не опаздывайте.
Он помахал нам рукой и пошел на корму. Женька в полном
обалдении проводила его взглядом.
– Чего ты? – понизила я голос. – Парень дурака
валяет.
– Анфиса, у него клыки. Вот те крест. Он когда ухмыльнулся…
– Так, начинается, – перебила я. – Выбрось эту
глупость из головы. Не клыки, а резцы. Аномальная зона еще куда ни шло, но оборотни
– это чушь. А с Ефросиньей разберемся. Ясно, что это какая-то местная
достопримечательность.
– Ладно, – вздохнула Женька. – Если с Кошкиной
ничего не выйдет, забацаю репортаж о российской глубинке, и аномальная зона
весьма кстати, народ любит небылицы.
– Вот именно небылицы, – съязвила я.
Между тем паром уже причаливал к берегу. Машины одна за
другой выезжали на асфальтовую дорогу, парень в красном комбинезоне с улыбкой
кивнул нам и крикнул:
– В восемь.
В полукилометре от пристани была развилка, впереди
указатель: «Рождественский монастырь». Мы углубились в лес, очень скоро асфальт
кончился, но проселочная дорога, вопреки словам батюшки, была вполне сносной,
вдоль нее тянулись столбы с электропроводами.
– Давай остановимся, – предложила я. – Посмотри,
какая красота вокруг.
– Зачем останавливаться? – нахмурилась Женька.
– Пройдемся по лесу…
– Не хочу. Что я, леса не видела? Еще заплутаем.
– Да мы рядом с дорогой, – не отставала я.
