– Вы считаете… Маша погибла? – с трудом произнес он.
– Мы очень надеемся, что она просто уехала куда-то. Никого
не предупредив.
– Это на нее не похоже. Может, действительно отправилась
искать сокровища? Последнее время она очень тяготилась своим положением, пенсия
маленькая, коммуналка, соседи шумные, да и вообще… Я особенно помогать ей не
мог, у меня семья, а зарплата тоже, знаете ли… в общем, иногда получалось
скопить рублей пятьсот, но и их она брать не хотела. Считала меня предателем. В
каком-то смысле она права. Квартиру я вполне мог оставить ей, но моя жена… – Он
выразительно вздохнул и уже другим тоном продолжил: – Если она что-то нашла в
вещах отца, вряд ли хотела, чтобы о ее путешествии знал кто-нибудь из знакомых.
Как вы считаете?
– Будем надеяться, что с ней все в порядке.
– Но это письмо вас беспокоит?
– Конечно. Потому мы и пытаемся как можно скорее отыскать
вашу бывшую супругу.
Тут Кошкин взглянул на часы и вроде бы испугался.
– Половина одиннадцатого. Мне пора домой, извините. Жена не
любит, когда я опаздываю.
– Могу я вам позвонить, если вдруг…
– Конечно. Только, пожалуйста, лучше на мобильный и днем.
Хорошо?
Мы простились, Кошкин, еще ниже опустив плечи, поспешил с
пуделем к своему дому, а я направилась к машине. Несмотря на многие неясности,
разговор с Кошкиным я не считала бесполезным. Теперь появился хоть и смутный,
но все же намек на некие сокровища, которые отлично укладывались в нашу с
Женькой версию. Радовало и то, что сейчас гибель Кошкиной, которая днем еще
казалась практически делом свершившимся, вызывала сомнения. Что, если дама
действительно отправилась на поиски сокровищ? Оттого и предпочла помалкивать.
Но это успокоило меня лишь на мгновение: если слежка и обыски в комнате не плод
ее фантазий, то женщина в опасности, чем скорее мы ее найдем, тем лучше.
Тут я подумала, что, возможно, ищем ее не только мы и
милиция, и невольно огляделась. Редкие прохожие спешили по своим делам,
компания молодых людей устроилась на скамейке с намерением выпить пива. На
улице еще светло, но…
Я поспешила к своей машине и вздохнула с облегчением, когда
тронулась с места. Достала телефон и набрала Женькин номер.
– Ты где?
– В ресторане, – ответила она, хихикая.
– Хорошо. Спроси у Петренко вот что: в детстве он ездил вместе
с отцом и дедом к месту службы последнего, может, он вспомнит, где это?
– Спрошу. Кошкин рассказал что-нибудь интересное?
– Ты там не очень-то болтай при своем ухажере.
– Он в туалет ушел. Слушай, по-моему, он решил меня
соблазнить и с этой целью спаивает. Хотя я и так не против. Эй, что скажешь?
Стоит мне сегодня согрешить?
– На твое усмотрение.
– Уж очень он боек, так и подмывает к черту послать. С
другой стороны, меня не убудет. Ладно, закругляемся, он возвращается. Если до
двенадцати не вернусь, до утра не жди.
Я усмехнулась, убрала телефон и поехала домой. Решив
сократить путь, я свернула в Аптекарский переулок. Дорога здесь узкая и
совершенно пустынная. Оттого на «Жигули» я обратила внимание практически сразу.
Они держались на расстоянии в несколько метров, не делая попыток меня обогнать.
Впрочем, здесь это затруднительно, мало того, что переулок очень узкий, так еще
с двух сторон машины припаркованы. Но, несмотря на эти соображения, я
насторожилась и вспомнила свою недавнюю мысль о том, что не только мы и милиция
Кошкину ищем. Вспомнила и поежилась. И прибавила газу. «Жигули» остались где-то
позади.
Я свернула на улицу Серебрякова и поспешила выехать на
проспект, среди людей и потока машин почувствовав себя гораздо спокойнее. На
светофоре вновь свернула, отсюда до моего дома совсем недалеко, и тут… В
зеркале заднего вида я заметила «Жигули». Не могу утверждать с уверенностью,
что те же самые, из-за расстояния номер разглядеть я не смогла, однако
почувствовала себя очень неуютно. Неужто за мной следят? Надеются, что я выведу
их к Кошкиной? Да я знать не знаю, где она.
Мою догадку стоило проверить. Я затормозила возле дома с
большой аркой, которую перекрывали ворота. В воротах была калитка, а рядом
надпись: «Машины у ворот не ставить». По соседству нашлось местечко, и я
приткнула машину, краем глаза заметив, что «Жигули» припарковались у соседнего
дома. Из машины никто не показывался. Я вышла. Калитка была не заперта, чем я и
воспользовалась, толкнула ее, и она открылась с жутким скрипом, а я увидела, что
из «Жигулей» появился парень в джинсовой рубахе. Если бы у меня было чуть
больше мозгов, я бы вернулась к машине, но вместо этого я быстро миновала арку
и оказалась во дворе-колодце. Впереди тоже была арка, два подъезда – слева и
справа. А сзади слышался звук шагов, которые все приближались. Что делать? Идти
вперед или спрятаться в одном из подъездов? Надо было решаться, а я вместо
этого замерла на месте, бестолково оглядываясь. Со мной поравнялся парень в
джинсовой рубашке, улыбнулся мне и сказал, кивнув на арку впереди:
– Там тупик. Если хотите пройти на Михайловскую, то проход в
соседнем дворе.
Он еще раз улыбнулся и направился к подъезду, а я,
пробормотав «спасибо», вернулась к машине, вздохнув с облегчением. «Вот дура, и
чего перепугалась?» Я покачала головой и поспешила домой, очень надеясь, что
Женька вскоре появится.
Выпив чаю, я устроилась на кухне возле окна ждать ее. Часы
показывали половину первого, и стало ясно: Женьку ждать бессмысленно, она
решила согрешить и раньше утра не вернется. Вздохнув, я пошла спать.
Подруга разбудила меня в семь утра; зевая, она шла к постели
и по дороге наткнулась на стул, от шума я и проснулась.
– Привет, – сказала Женька шепотом, точно боялась
кого-то разбудить.
– Привет, – вздохнула я. – Ты рано.
– Терпеть не могу, когда кто-то храпит в ухо. Единственный
человек, с которым я готова делить постель, это ты, – хмыкнула подруга и
плюхнулась рядом со мной.
– Так он храпит?
– Уверена. – Женька зевнула и блаженно прикрыла глаза.
– Эй, так нечестно. Ты меня разбудила, а сама собираешься
дрыхнуть.
– Просто тебя разбирает любопытство, – мурлыкнула
Женька.
– Конечно, разбирает. Как он тебе?
– Бывало и хуже. В смысле, ничего. Ох уж эти мне Казановы,
только и годятся на то, чтобы за пять минут до совещания трахнуть секретаршу.
– Ты показала ему класс?
– Само собой.
– Надеюсь, парень жив, – хихикнула я.
– Что ему сделается. Но секретаршам сегодня точно ничего не
обломится.
– Бедняжки.
