— Где он? — вытягивая шею, спросил Книжник.
— Вон! — указал Зигфрид.
— Не вижу ничего…
— Неважно. Надо предупредить союзников. Если они и впрямь нездешние — могут вляпаться.
Семинарист с любопытством глянул на друга. Вот как — подозрительных чужеземцев уже записали в союзники. Хотелось спросить: «не рано ли»? Но тут стало не до разговоров.
Это вообще не принято у разумных — останавливаться вот так, посреди ночной улицы. Тот, кто желает выжить, ночью отсиживается в надежном укрытии. На худой конец, осторожно крадется вдоль стен, вслушиваясь в каждый шорох. Своим быстрым и шумным движением в открытую друзья не могли не привлечь внимание хищников.
— Что это? — тихонько проговорила Хельга, глядя в темноту.
Зигфрид быстро оглянулся, сделал шаг в ту сторону, куда указывала Хельга. Семинарист вгляделся и увидел странное движение. Странное — оттого что подобное не свойственно живому существу. Это были какие-то медленные темные волны. Если бы Хельга не обратила на это пристальное внимание, происходящее можно было бы принять за игру теней. Но вот это нечто вывалилось под серебристый лунный свет. И Книжник ощутил, как леденеет кровь в жилах.
Это были не тени. И даже не существо в привычном смысле слова. На них надвигался бесформенный, колышущийся студень. Но не какая-то безликая зловонная жижа, как, к примеру, котях.
У этой массы было лицо. Нет — множество лиц. Самых настоящих, человеческих, словно содранных и растянутых; искаженных, как в кривом зеркале, перетекающих по поверхности этого липкого теста. Лица не были мертвы, как могло показаться. Они были живы и… искажены мукой. Они обладали странной болезненной мимикой, и среди всех выражений, на которые способно человеческое лицо, здесь преобладала боль. Жутким фоном разнесся тихий многоголосый стон.
— Что это еще за хреновина? — дрожащим голосом проговорил Книжник.
— Это Туша… — сквозь зубы процедил Зигфрид. И парень впервые увидел, как воин попятился. Он даже не потянулся за мечом. — Если она доберется сюда — наши портреты будут по соседству с этими… — Он указал на выплывшее на передний край массы сморщенное лицо.
— Никогда о таком не слышал, — пробормотал Книжник.
— Все начинается с заражения, — сказал Зигфрид, внимательно следя за странным существом. — Заразиться может кто угодно: человек, шам, нео. Тело быстро деформируется, а мозг занят лишь одним — заразить другого. Когда зараженных двое и больше — инстинкт толкает их слиться в единую массу. Активная биомасса разрастается, становится все более агрессивной, прожорливой. Кого-то она просто переваривает, кто-то становится частью ее организма.
— Она… разумна? — уже более спокойно поинтересовался Книжник.
— Не знаю. Но хитра и коварна — точно. Видишь — устроила засаду у «гнойников». Знает, что так отсекает для жертвы путь к отступлению.
Плавно переползавшая через улицу Туша вдруг замерла, лишь мелко подергиваясь лоснящейся поверхностью. Книжник невольно поднял дробовик.
— Не шевелиться, заметит! — приказал Зигфрид.
— Поздно — проговорила Хельга.
Туша стремительно выбросила вперед уродливый отросток — как амеба свою ложноножку. Отросток мелко подрагивал, и на лоснящееся закругление откуда-то сбоку выползало растянутое по поверхности ложноножки новое лицо. В глазницах независимо друг от друга вращались выпученные глазные яблоки — будто никак не могли остановиться.
И вдруг стало отчетливо ясно: искаженное, растянутое и перекрученное лицо на поверхности этой булькающей и пузырящейся мерзости видит их! Выпучилось выкатившимися глазами и будто хочет что-то сказать… Не вышло. Гримаса бессилия завладела лицом, черный провал рта раскрылся в беззвучном вопле, из уголка заструилась пена. Волна ужаса едва не бросила Книжника в бегство. Сильная рука веста вовремя ухватила его.
Парень судорожно поднял дробовик. Зигфрид ладонью опустил ствол:
— Нет. Бесполезно. Так ее не убить. И мечом рубить — все равно что воду месить. Да и не стоит ее трогать…
— Почему? — Книжник нервно облизал губы.
— Видишь лица? Это ведь живые люди, только смешанные Тушей в единую массу.
— Но как же так жить? — ахнула Хельга. — Ведь это ужасно!
— Да, может, они желают смерти! — проговорил Книжник.
— А ты их спрашивал? — резко спросил Зигфрид.
Семинарист недоуменно посмотрел на друга. Иногда он просто не понимал его. С врагами он заключает союз, не хочет помочь страдающим в ужасных муках людям…
«Ложноножка» приближалась, подергиваясь отвратительными судорогами. Она не казалась опасной, пугало лишь это лицо на конце вытянувшейся на метры «капли». Трудно было вообразить себе, как ощущает себя это уродливое существо. Лицо ли это отдельного человека или сброшенная оболочка сгинувшего, растворенного в едином чудовищном организме?
Цепь противоречивых, гипертрофированных эмоций пробежала по сморщенной физиономии. И вдруг Зигфрид произнес враз севшим голосом:
— Гарольд?..
Отросток вздрогнул, на его лике застыло одно-единственное выражение. Удивление. Странно: Книжник всегда был убежден, что монстры не способны удивляться. Слишком уж человеческое это качество. А безумно вращавшиеся, с красными прожилками глаза вдруг замерли, упершись в воина. И новая, совсем уж неуместная эмоция отразилась на лике чудища.
Радость.
— Вы его знаете? — тихонько спросила Хельга.
Было заметно, какого усилия стоил Зигфриду ответ:
— Это… Мой брат.
Книжник изумленно уставился на друга.
Вот оно, значит, что. Брат. Удивительно, что строгая логика воина в этот момент изменила ему. Хотя трудно представить себе, что может чувствовать человек, чей брат превратился в монстра.
Зигфрид протянул вперед руку.
— Осторожнее! — вскрикнул Книжник.
Но лоснящееся щупальце само отпрянуло от руки воина.
— Он не хочет, чтобы я заразился, — проговорил Зигфрид, завороженно глядя на то, что некогда было его братом. Скосился на напрягшегося семинариста. — Не бойся, он сейчас контролирует Тушу. Она не тронет нас…
— Как это случилось? — приблизившись, спросила Хельга.
— Также, как это случилось бы с нами, не будь мой брат частью чудовища, — ответил Зигфрид, не отрывая взгляда от чудища. — В тот раз некому было заступиться за нас. Мечи проходили сквозь тварь, как сквозь масло, но не причиняли вреда. Нам удалось отступить. Но брат все-таки вляпался в это тесто. Поначалу все было вроде бы нормально. Но на следующее утро Гарольда будто подменили. Он перестал разговаривать с нами, думал о чем-то своем. Я видел, как он боролся с инстинктом — чтобы не наброситься и не заразить товарищей. Вечером он ушел. Туша манила его…
